за своего, судя по отсутствию агрессивной реакции. Приблизившись метров на пятьдесят, начинаю палить из пушек и пулеметов. Защита у пикирующего бомбардировщика слабая, куски обшивки летят во все стороны. У меня заканчиваются снаряды, но пулеметы продолжают строчить — и «юнкерс» вдруг взрывается, превратившись в огненный шар. Я резко бросаю «Горбатого» влево, выпадая из строя. Те, что летели за мной, наверное, поняли, что имеют дело с оборотнем, а может, и не разгадали в горячке боя, но снарядов у меня больше нет и в пулеметах осталось мало патронов, поэтому не рискую, убираю шасси и ухожу к земле на бреющий, направляюсь к Волге, которая прекрасный ориентир, заметный издалека, не пропустишь. Внизу наблюдаю наших пехотинцев, которые машут мне руками. Как догадываюсь, увидели и оценили мой хитрый маневр. Покачиваю крыльями, принимая поздравления.
Выбираясь из самолета на аэродроме Житкур, вижу командира полка, который торопливо идет в мою сторону. На темном от черной щетины, узком лице, счастливая улыбка.
— Товарищ подполковник… — начинаю я доклад.
Боря Пивенштейн облапывает меня, как любимую женщину, орет радостно:
— Наблюдатели позвонили, рассказали, как ты хитро́завалил «Лаптежника»! Поздравляю! Сверли дырку в гимнастерке под орден за четыре сбитых! Я начфину приказал, чтобы приготовил тебе две тысячи рубликов!
Сейчас на эти деньги на базаре в Житкуре можно купить аж два килограмма бастурмы из конины или почти семь бутылок водки. Самогон здесь не изготавливают — дикие люди, что с них взять.
44
Мы — я с ведомым сержантом Ильясовым и капитан Айриев с сержантом Фединым — рано утром, только солнце встало, летим в группе с пятью самолетами Шестьсот восемьдесят шестого штурмового авиационного полка на бомбежку аэродрома подскока в районе села Малая Россошка. Поскольку «соседей» возглавляет командир полка майор Зотов, он считается старшим в группе. Мы двумя парами рядом летим позади них, построенных широким клином. В бомбоотсеках разные маленькие бомбы общим весом полтонны, на внешних подвесках по две «пятидесятки» до «сталинского наряда». Идем на высоте метров сто и, как понял, неправильным курсом. Видимо, старший группы не летал в этом районе и слишком доверчиво относился к компасу, а подчиненные стеснятся поправить его.
Я с ведомым обгоняю пятерку, качаю крыльями и поворачиваю на курс к цели. Капитан Айриев по привычке следует за мной. «Соседи» реагируют не сразу и оказываются позади нас.
Перед целью — полевым аэродромом с наскоро сколоченной вышкой и большими серо-белыми палатками в южной части его — набираю высоту и пикирую на стоящие в линию, но разделенные на группы, десятка два бомбардировщиков и семь «мессеров». Охраняет их рота зенитных самоходных установок: шесть двадцатимиллиметровых четырехствольных «Флак-38» и две тридцатисемимиллиметровых «Флак-36», которые, несмотря на ранний час, были наготове, встретив нас дружным огнем. Делаю пристрелочно-фиксирующую очередь из пулеметов, после чего оправляю в путь восемь РС-82 и следом обе «пятидесятки» и груз из двух бомбоотсеков на палатки и бо́льшую часть самолетов, которые стоят в западной части полевого аэродрома. Зенитки не успевают отработать по мне, достается «соседям».
Разворот с набором высоты, второй заход на самолеты в восточной части. Опять пристрелочная очередь, следом бомбы из двух других отсеков и добавляю из пушек и пулеметов. На этот раз все внимание зенитчиков на моем самолете. Красноватые разрывы снарядов и сероватые облачка дыма везде. Такое впечатление, что из них пытаются слепить непроходимую стену на моем пути. Слышу перестук осколков по крылу и фюзеляжу. В третий заход фиксирую нанесенный ущерб, работая из пушек и пулеметов по зенитчикам. Расчет одной «Флак-36» выношу полностью. После чего лечу по кратчайшему расстоянию к Волге, потому что начала двигаться вправо стрелка термометра воды, который на передней панели крайний слева во втором снизу ряду над термометром входящего масла. На последнем стрелка пока держится на месте. На развороте замечаю, что за мной летят всего два самолета из нашего полка. Сержант Федин исчез.
Возле Сталинграда на нас наваливается четверка «худых». Точнее, на наших соседей, которые летят сзади. Я проношусь над Волгой, подворачиваю на северо-восток и успеваю заметить, как две пары вражеских истребителей доклевывают двух «Горбатых» из соседнего полка. Один дымит, снижаясь. Теперь уже можно, мы над своей территорией.
Механик Череватый с грустью смотрит на побитый самолет.
— И с водяным охлаждением проблемы, Аникеич, — добавляю я ложку дёгтя.
— Да вижу, капает снизу, — произносит он таким тоном, словно вытекает спирт.
Отдаю ему парашют, спрашиваю у командира Первой эскадрильи:
— Что с ведомым случилось?
— Зенитки срезали. На первом заходе. Бомбы успел сбросить, — отвечает короткими предложениями капитан Айратов. — Меня тоже побили. Масло потекло. Думал, не дотяну.
— И мне весь хвост раздолбили! — радостно докладывает сержант Ильясов — коренастый татарин с густыми черными волосами и сросшимися черными бровями, из-за чего кажется насупленным, даже когда улыбается.
— У тебя какой вылет? — спрашиваю я
— Шестой, — отвечает он.
Долгожитель.
Дождавшись фотометристов, которые забрали пленки и доложили, что аппараты не пострадали, пошли втроем на доклад.
За столом рядом с командиром полка сидит начальник штаба майор Метелкин — тридцатитрехлетний мужик с суровым лицом воздушного аса, хотя не имеет ни одного боевого вылета. Наверное, поэтому постоянно дает советы, как воевать, неопытным летчикам. Те слушают, пока не совершат три-четыре боевых вылета.
Капитан Айриев, как старший по званию и должности, доложил, как слетали, а я добавил:
— В следующий раз оговаривай, что мы летим первыми, потому что их командир полка не дружит с географией.
— Это был приказ командира дивизии, — говорит в оправдание подполковник Пивенштейн.
С начальством ему ссориться нельзя.
Командир полка выходит с нами из землянки и говорит мне тихо:
— Пока вы летали, приезжал муж к твоей врачихе. Скандалил, обещал пристрелить тебя.
— А он умеет стрелять⁈ — иронично произношу я. — Его жена так не считает.
Боря Пивенштейн улыбается, делится еврейской мудростью:
— Мой отец говорил: «Если ты свинья, не лай, как собака».
45
Я простоял в ремонте двенадцать дней. Самолеты капитана Айриева и сержанта Ильясова восстановили быстрее, и они вдвоем полетели двадцать девятого сентября на бомбежку. Вернулся только командир эскадрильи. Точнее, позвонил из полевого госпиталя, куда его доставили колхозники, вытащив обожженного из горящего самолета, севшего в степи на вынужденную. Это был его двадцать девятый вылет. Такое впечатление, что кто-то заботится о том, чтобы среди летчиков-штурмовиков было меньше Героев Советского Союза. Впрочем, как мне сказали, это звание вручают после сорока, а то и пятидесяти вылетов. Я помню из книг, что щедро награждать начнут со второй половины сорок третьего года, когда наши пойдут в наступление по всей
