после, стреляя из пулеметов и пушек по мечущимся по улице солдатам, по уцелевшим легковушкам в стороне от того места, где был дом Ворониных, а теперь горящие и дымящиеся руины. В таком же состоянии и соседние с ним дома. Простите меня, станичники! Надеюсь, вас не подпускали близко к штабу немецкого генерала.
За южной окраиной ловлю целую очередь зенитных снарядов, громко отстучавших по фюзеляжу и крылу. Ухожу со скольжением влево, миную Дон и на высоте метров двадцать лечу в Житкур. Пока температура масла и воды нормальные, значит, в масляный радиатор не попали. Теперь это у меня, так сказать, болевая точка. Фюзеляж как-то странно поскрипывает, точно кто-то пытается, сгибая-разгибая, отломать кусок дюраля на память. На повороты рулей реакция замедленная. Это уже ерунда, лечу по прямой, не отвлекаюсь.
Пересекая широкое русло Волги, выдыхаю облегченно. Как бы граница между миром и войной, хотя и на левый берег залетают вражеские истребители и бомбардировщики. Места здесь ровные и пустынные по большей части. Деревья попадаются очень редко, что не отменяет первое правило при аварийной посадке. Перед аэродромом пропускаю две пары «лагг-3», которые уносятся в сторону Сталинграда, сажусь очень осторожно. Хвост не отваливается, но оба передних колеса «прихрамывают» на пробитых покрышках, норовя срулить с взлетной полосы. Судя по тому, с какой печалью смотрит Аникеич на самолет, мне здорово повезло, а ему нет.
Спустившись на землю, скидываю и отдаю механику парашют, собираюсь снять шлем, но замечаю спешащих ко мне командира полка и майора-«псевдопехотинца». Для меня он по уставу никто.
— Товарищ подполковник, цель уничтожена, результат зафиксирован, — докладываю я.
— Где пленка? — спрашивает майор.
— Фотометрист достанет, нам не положено, — отвечаю я.
— Вон он, бежит, — подсказывает командир полка.
Майор уходит вместе с фотометристом в лабораторию, а потом уезжает на «виллисе», даже не заглянув в наш штаб.
— Значит, все в порядке, — облегченно произносит подполковник Пивенштейн, провожая взглядом отъезжающую машину. — Как ты любишь говорить, сверли дырку в гимнастерке, обещал наградить.
— А жениться не обещал⁈ — задаю я вопрос.
Боря, смеясь, хлопает меня ладонью по спине и говорит:
— Пойду писать наградную на твои двадцать боевых вылетов.
Черт возьми, а я был уверен, что, кроме меня, никто их не считает, напоминать придется!
43
Ремонт моего самолета растянулся на одиннадцать дней. Ждали запчасти. За это время наш полк потерял несколько летчиков. Тринадцатого сентября не вернулся с боевого задания командир звена лейтенант Горбулько. Это был его тридцатый вылет, мог бы стать Героем Советского Союза. Вот уж, действительно, нефартовый летчик. Четырнадцатого погиб сержант Герасимов из Первой эскадрильи. Капитан Айриев теперь летает с моим ведомым сержантом Фединым и последним своим — сержантом Плахотнюком. И это еще хороший результат.
Подполковник Пивенштейн побывал на совещании у командира Двести шестой штурмовой авиационной дивизии полковника Срывкина и рассказал, что Шестьсот семнадцатый штурмовой полк, базирующийся в Ленинске, который прибыл сюда на три дня позже нас, сейчас имеет всего два самолета, причем с четырнадцатого числа оба в ремонте. Скоро Шестьсот семнадцатый отправят в Куйбышев на переформирование. Раньше это был ночной бомбардировочный полк, летавший на «Р-5» — полутораплане из дерева и фанеры, созданном двадцать два года назад. В конце июля штурманов и стрелков распределили на пикирующие бомбардировщики «Пе-2», а летчиков пересадили на «Ил-2», поучили месяц и отправили на фронт. Хватило полка на восемь дней.
— В нашем и вылетов больше, и подтвержденные результаты лучше, кроме сбитых самолетов, — сообщил подполковник Пивенштейн и посмотрел с укором на меня. — Полковник Срывкин задержал меня после совещания, сказал, что собирается взять замом по боевой подготовке.
— Ладно, когда отремонтируют самолет, собью пару «худых», чтобы помочь тебе, — как бы в шутку пообещал я.
Восемнадцатого сентября не вернулся сержант Плахотнюк, а самолеты капитана Айриева и сержанта Федина встали на ремонт.
Двадцать второго сентября на рассвете прошел короткий жидкий дождик, от которого через пару часов не осталось и следа, и ветер разогнал тучи. Убедившись, что взлетная полоса пригодна, я после продолжительного безделья отправился в боевой полет. Везу шестьсот килограмм мелких гостинцев для немчуры поганой. Задание — помощь защитникам Сталинграда.
— Отработай по пехоте в городе, а затем поищи нужную цель, — напомнил мне перед вылетом подполковник Пивенштейн.
Как догадываюсь, ему очень хочется стать заместителем командира дивизии. Начиная с этой ступени управленческой лестницы, количество плюшек резко увеличивается. Кроме всего прочего, должность позволит время от времени летать в Москву, навещать жену и детей, а не за линию фронта на бомбежку. Я заметил, что Боря обрадовался, когда его самолет подбили. Чем больше потери в полку, тем меньше у командира желания совершить боевые вылеты.
Я летел на высоте метров сто. С такой издали замечаешь цель, успеваешь принять решение, и в то же время «мессеры» не смогут атаковать снизу. Окраины Сталинграда уже превращены в развалины. Немецкие бомбардировщики ровняют город с землей с утра до вечера. Скольжу над северной частью, вижу небольшие группы солдат. Слишком мелкая добыча. В одном месте замечаю в тени у западных стен трехэтажных домой не меньше батальона малыми группами. Наверное, отдыхают после атаки. Чтобы не спугнуть, разворачиваюсь вдали от них, захожу с другой стороны вдоль этой улицы и, стреляя из пушек и пулеметов, высыпаю по очереди маленькие бомбы из бомбоотсеков и скидываю вдогонку на легкий танк, стоявший на детской площадке, две ФАБ-50. Еще один заход для добавки из пушек и пулеметов и фиксации результата.
Собирался сделать третий, но увидел около тридцати пикирующих бомбардировщиков «Ю-87», которые образовали круг примерно над центром города на высоте тысячи две метров. Им никто не мешал, потому что наши «лаги» и «яки» крутили выше карусели с немецкими истребителями прикрытия. Первый бомбардировщик отправляется в крутое пике, сбрасывая первую партию бомб, которых привез до тысячи четырехсот килограмм (обычно тысяча двести). На «юнкерсах» очень точные прицелы, кладут бомбы в круг диаметром тридцать метров. При пикировании громко воют сирены-крыльчатки, установленные на шасси, деморализируя противника и давая летчику возможность на слух определять скорость полета, потому что тональность менялась при повышении, и в случае отказа автоматического вывода предупреждая, что не убраны воздушные тормоза. Над целью «юнкерс» переворачивался брюхом кверху и начинал крутое пикирование под углом около семидесяти градусов, сбрасывая бомбы на высоте около пятисот метров, и сразу включался автомат по выводу в горизонтальный полет.
Я набираю высоту и, выпустив шасси, пристраиваюсь в хвост тринадцатому «Ю-87». Пусть цифра отработает свою репутацию. Передний вражеский самолет летит чуть выше, его стрелок не видит меня, а задний принимает
