еще большим увлечением. Было видно, что слова девушки приободрили его. Придали сил. Она и сама почувствовала облегчение. Словно груз упал с плеч, а в душу впервые за долгое время проник свет. Ведь Арчита снова знала, как поступить дальше.
Она обернулась к Атта-Ури. Тот продолжал смотреть на нее глазами, полными печали. Но была в них теперь и надежда. Надежда на искупление.
— Слабые духом уязвимы перед демоном, — молвила Арчита, — нужно чтить богов, свято верить в них и тогда дух будет крепок.
— О, да, юная жрица, — быстро закивал тот, — истину глаголят твои уста.
— Ты поможешь мне, — твердо сказала девушка.
— Я? — изумился Атта-Ури.
— Да. Ты и твоя мудрость. Они принесут свет в умы людей.
— Заслужил ли я подобной чести после слабости моей?
Арчита ободряюще улыбнулась:
— Все имеют шанс. Служи богам, но не забывай прошлого. И пусть оно не тяготит.
Атта-Ури обдумал ее слова, а затем кивнул:
— Ты права, о, жрица.
— Если станешь мне помогать, смени имя. Это обряд посвящения богам.
Старец немного растерялся:
— Какое же имя выбрать мне?
На мгновение Арчита задумалась, потом изрекла:
— Ты должен сохранить частичку прошлого… и принять что-то новое… «мудрый» на вашем языке ведь будет…
— Мазда, — тут же ответил старец.
— Хм… Повелитель мудрости… Асура… Асура-Мазда[1]…
— Я изготовил волок! — радостно воскликнул Суприри, потряхивая хвойными ветками, обмотанными пучками травы. — Теперь доставим тебя до селения безо всяких быков!
Арчита вяло улыбнулась:
— Благодарю, староста.
— Только, — осторожно подал голос Атта-Ури, — позвольте сына предать земле.
Улыбка померкла на губах Суприри. Он нахмурился, словно небо в пасмурную погоду. Однако кивнул.
— Конечно, если жрица не будет против.
— Нет, — качнула головой она, — все нуждаются в должном упокоении.
Арчита скосила взгляд на неподвижное тело в пурпурном одеянии. С того места, где она сидела, ей не видно было лица. Но кожа на теле Унташа утратила болезненный и бледный цвет, покрывшись бронзовым загаром. Это дало жрице надежду, что демон полностью утратил контроль над старейшиной, и после смерти тот обрел покой.
«Но обретет ли покой та, которую он замучил?».
— Что будет с Урутук? — невольно сорвался с ее уст вопрос.
— Она теперь свободна, — заверил староста, — и может делать все, что хочет.
— Захочет ли она? — тихо молвил в пустоту Атта-Ури. — Она утратила веру в жизнь после гибели чада.
Над поляной повисло тягостное молчание. Птицы весело щебетали в лесу. Однако теперь их пение не поднимало настроение людям. Их словно накрыло непонятной тоской.
Наконец, жрица нарушила затянувшееся молчание:
— Стражи Унташа больше не опасны?
— Шилхахе нечем будет им платить, — махнул рукой Суприри, — хотя это даже неважно. Наемники удирали отсюда в ужасе, сверкая пятками. Они нам больше не страшны.
— Хорошо, если так, — кивнула Арчита.
Чувствуя, что вот-вот наступит очередное неловкое молчание, Суприри кашлянул в кулак:
— Пойду, поищу камни для погребения.
Ему никто не ответил. Хмурый, как туча, староста направился к лесу. В то место, где можно было легко пролезть через упавшие деревья.
— Ты сказала, чтобы прошлое надо мной не тяготило, — вдруг обратился к ней Атта-Ури.
— Да.
— А тяготеет ли прошлое над тобою? Я помню хмурое лицо твое, когда мы ехали по дороге сюда.
Арчита ответила не сразу, обдумывая вопрос.
— Нет, — наконец молвила она, — но я помню его.
— И помнишь имя свое?
Девушка видела, как старик хочет прийти к искуплению. Искуплению за любовь, которая могла обернуться горем для всех. Но ему сложно было полностью отказаться от прошлого. В глазах старика, помимо горя и страданий, читалась мольба о поддержке. И она не вправе была отказать ему в ней.
— Помню, Асура-Мазда, — улыбнулась жрица, — помню.
— Могу ли узнать его я?
Она промедлила лишь секунду, после чего изрекла:
— Нирупама.
[1] Асура-Мазда (Ахура-Мазда) — авестийское имя божества, которого пророк Заратуштра — основатель зороастризма — провозгласил единым богом. В Авесте Ахура-Мазда — безначальный творец, пребывающий в бесконечном свете, создатель всех вещей и податель всего благого, всеведущий устроитель и властитель мира и высший объект почитания зороастрийцев, называющих себя по-авестийски mazdayasna, то есть почитателями Мазды. Ахура-Мазда является отцом Аши (праведности-истины), то есть закона, по которому развивается мир, покровителем праведного человека и главой всех сил добра, борющихся с «ложью» — злом и разрушением, происходящими в мире против его воли.
Эпилог
Стук сотен копыт и храп лошадей смешались в один монотонный гул. Крупный отряд всадников на полном скаку влетел под сень хвойного леса. Копья и ребристые шапки наездников едва не касались свисающих ветвей. Те раскинулись над головами подобно огромным лапам хищных птиц. Но лица воинов, облаченных в чешуйчатые доспехи, оставались каменными. Им словно не был ведом страх. Их черные глаза смотрели перед собой. Сердца бились ровно. Всадники гордо держались в седле. Среди них особо выделялся статный муж. Крепкий воин на прекрасном вороном коне с серебряной уздой. Красивое и благородное лицо обрамляла темная борода. В черных глазах сверкал огонь бесстрашия и благородства. На поясе в лучах солнца переливался короткий меч. Весь его вид говорил о знатности, но одновременно и о том, что прошел он через многое.
Впереди показался просвет. Лес начинал редеть. Всадники приближались к поляне, поросшей зеленой травой. Вокруг виднелись истлевшие остатки деревьев. В трухлявых стволах уже давно поселились муравьи. Достигнув края поляны, предводитель всадников вскинул руку и велел остановиться. Те незамедлительно подчинились. Воин с коротким клинком внимательно изучал своими черными глазами вход в пещеру, видневшуюся напротив. Издалека тот напоминал разверзшуюся пасть невиданного зверя, однако ни один мускул не дрогнул на этом волевом и благородном лице.
— Та самая пещера? — спросил он поставленным голосом.
— Да, мой царь, — ответил ехавший рядом всадник на белом коне. У него были длинные и темные волосы, волнистыми космами спадающие до плеч и заостренная бородка. — Об этой пещере сказали местные курташ[1].
— И что же?
Скакун нетерпеливо фыркнул под тем, кого назвали царем.
— Они говорят, что Ахура-Мазда запрещает входить туда, — ответил длинноволосый, — кому бы то ни было и когда бы то ни было.
— Вот как?
— Да, Повелитель.
— Это правда, Гаумата? — воин обернулся.
— Что именно, светлейший господин мой?
— Что эти земли под покровительством богов?
Гаумата улыбнулся и склонил голову:
— Пока что я этого не знаю, мой царь. Но зато я осмелюсь предположить, что в таких местах бывает много лазурита. А его так любит твоя дочь, прекрасная Атосса.
— Хм, верно говоришь, — хмыкнул царь, — но против воли Ахура-Мазды я не пойду.
— В моих мыслях и не было подобного кощунства, Повелитель, — быстро возразил тот, — однако же
