в доброе будущее грела обоих, хотя волнение и не покидало о том, где же Колумбина, как там у Врангелей и… у Карла…
Кто б мог тебя любить так страстно,
Как я люблю тебя одну?
Свела судьба нас не напрасно,
Как море — с берегом волну.
И не мечтал такой плениться,
Прожить стремился век один.
Но нет, не смог я не влюбиться.
Ты для меня прекраснее богинь.
Голубкой милой постучалась
В судьбу мою ты невзначай.
Ты ничего не испугалась,
А от мечты, молила, не отступать.
Обиды, шутки, радости -
Мы многое прошли
И вместе мы до старости,
Любовь уберегли.
Глава — Заключение
Габриэла с Карлом отвезли мальчика-дикаря обратно в Баварию, после чего, как и обещали Врангелю, вернулись в Швецию. Врангель сразу сообщил супруге, что привёз из России Колумбину. Удивлению и радости Габриэлы не было предела.
Оказалось, Врангель не оставил дело о пропаже голубки и заставил служащего Разумовского, которого всё же словили при помощи Алексея, вернуть Колумбину. Вместе с птенцами Врангель забрал её в дорогу и сам только недавно вернулся домой.
Только на уговоры Габриэлы разрешить вернуть картины, Врангель не поддавался. Не всё хотел позволять, гордо пытаясь защитить свою честь. Чувствуя обиду на судьбу и Россию за то, что его супругу «отняли», он не хотел видеть эти картины дома. Габриэла долго упрашивать не хотела и просто попросила Иону поберечь пока картины у себя, как раз в пещере за водопадом Теннфорсен, где никто не бывает, где спокойно и безопасно.
С Карлом, который снял неподалёку квартиру для себя, Габриэла встречалась каждый день. Пусть тайно, как могла, хоть супруг и знал. Пусть им приходилось скрывать всё от света и детей, но это были самые счастливые минуты её и возлюбленного.
Только об одном молила Габриэла: «Весна нам любовь подарила, так пусть же не отнимут её у нас ни другая весна, ни другое время года… Да, я люблю весну. Она всегда с нами вопреки времени. Она везде: в душе, песни… Что ж, голубки вернулись домой. Так и должно было быть. Не может быть иначе. Ведь любовь, доброта и свет — вот верный путь! Даже если счастье не вечно, главное — его узнать и делиться им!»
Сжалившись над графиней Вирсен и княгиней Куракиной, Габриэла уговорила Врангеля и Петра помочь, чтобы тех освободили. Супруг согласился на это, хотя и не хотел освобождать виновниц. Пётр и Иона же поняли Габриэлу и поддержали. Они были счастливы за удачный исход дела и что некоторым виновникам иногда можно дать шанс изменить жизнь в лучшую сторону. Только обоих виновниц произошедшего всё же приговорили к поселению в Сибири и лишили титулов.
Габриэла смогла убедить всех, что всё случилось только к лучшему, что на самом деле она им благодарна: без всего этого она бы ни бежала и не встретилась бы вновь с Карлом, не осталась бы с ним…
Пусть время им выпало трудное, болезнь Карла не позволяла насладиться счастьем так долго, как хотелось бы, а всего лишь два года, но счастье было. Пусть потом и горе, и трудные отношения с мужем тоже стали препятствием для Габриэлы прожить долгую жизнь, но счастье она познала и не жалела о том. Жалела она лишь детей, особенно младшего сына, который вскоре остался сиротой, без матери и без любви отца, в возрасте всего четырёх лет. Врангель так и не поверил, что это его родной сын…
Вернувшись домой после событий с Колумбиной, Пётр сразу прошёл с любимой в гостиную, где тесть играл на фортепьяно задорную мелодию. Устроившись для беседы в кресла, Пётр и тесть вновь, как обычно, беседовали и шутили. Иона скоро вернулась к ним, навестив играющих с бабушкой детей, и вместе с нею в гостиной появился и слуга с конвертом в руках.
— Нет, не снова какое дело, — встревожилась Иона, но принявший послание милый успокоил и взглядом, и ласковым словом:
— Теперь мои дела будут только дома.
Взглянув на надпись на конверте, Пётр огласил:
— От Разумовского!.. Будто мысли прочитал, — читая скорее послание, говорил он. — Я только собирался к нему, чтобы продолжить искать его служащего, а он сам написал… Этот негодяй нашёл что сказать. Мол, таким образом, хотел помочь любимому хозяину доставить желанную особу, выиграть на продаже Колумбины и прочее. Как умно они распланировали всё. Разумовский уверяет, что слуга теперь проводит время на каторге и что я могу даже проверить всё.
Цыкнув и отдав письмо тут же перечитывающей всё любимой, Пётр вздохнул и засмеялся:
— Опять Разумовский ни в чём не виноват! Глупые люди спасли его перед моими глазами.
— Друг мой, — удивился тесть. — Вы пытаетесь его поймать? Зачем? Держать его в клетке, как павлина, чтоб кормить и любоваться?
— Нет, я его видеть не желаю, признаюсь, — вернулся Пётр в кресло и пригубил излюбленный коньяк.
— Тогда забудем, — улыбнулась Иона, сев рядом и положив ему руку на колено. — Ты просто ревнуешь к нему.
— Что ты, родная, я просто рад, что наши дороги теперь будут идти в другие стороны, а мы обретём покой и счастье, о которых мечтаем. Ишь, придумали… Охотиться за моей женой! Мир полон глупцов, как бы оградить их всех от общества? Но, увы…
— А картины, кстати? — спросил тесть. — Так и будут в пещере?!
— Пока да, а там, надеюсь, придёт время, и мы обязательно вернём их Габриэле или её сыновьям.
— Вы знаете, а с картин могут сойти призраки, — вспомнил Пётр о встрече с Макаровым и улыбнулся. — Вы не слышали легенду Чудово? Разумовский мне сказал, что боится того трактира и объезжает его стороной.
— О, я знаю, слышал, — кивал тот, нахмурившись и вспоминая. — Да, да… Там про призрака Чудовского пирата. Макаров как раз и ловил то ли пирата, то ли ещё кого в том трактире, но поймал ли, был ли призрак? — пожал он плечами. — Что там произошло, никто не ведает. Или я ещё не всё знаю…**
Со временем Иона, как и мечтала, обзавелась в своей оранжерее голубятней. Габриэла подарила ей птенцов Колумбины и ещё несколько редких видов голубей. Картины так и оставались в пещере ещё долгое время. Они однажды всё же были возвращены домой*, а легенда о призраке Чудовского пирата долго жила и так никто и не знал, что же произошло на самом деле, кроме малого круга людей, но это уже… другая история…**
* — «Графский венец», Татьяна Ренсинк.
** — «Призрак
