Нет, это просто — белое и все.
— И черное — цвет.
— Нет, это темнота — и все.
Идут к раввину:
— Ребе, белое — это цвет?
— Да, цвет.
— А черное — это цвет?
— Да, цвет.
— Ну? Значит, все правильно, я тебе продал цветной телевизор.
■
Гершензон каждое утро подходит к газетному киоску, берет газету «Правда», просматривает первую страницу и кладет ее на место.
— Что вы там все время ищете? — спрашивает его киоскер.
— Я ищу некролог.
— Но некрологи печатают на последней странице.
— Тот, который я жду, будет на первой.
■
Рабинович проходит таможню.
— Багаж есть?
— Нет.
— В:пюта есть?
— Нет.
В кармане у него нашли драгоценности.
— А это что?
— Это корм для птичек.
— Это корм?
— Да вот взял, не знаю — будут клевать или нет.
■
— Абраша, как дела? Чем занимаешься?
— В настоящий момент продаю на базаре говно.
— Говно?! Кто ж его купит?
— Кому нужны хорошие анализы, тот и купит.
■
Соня выходит замуж за монгола и говорит подруге:
— Даже сама не знаю, что из этого получится!
— Прекрасный Чингиз-Хаим.
■
Еврей-композитор спрашивает врача:
— Скажите, доктор, правду говорят, что гениальность — это болезнь?
— Не беспокойтесь — вы вполне здоровы.
■
Поздней ночью стучат в дверь:
— Откройте, милиция!
— А что вы хотите?
— Откройте, надо поговорить.
— А сколько вас?
— Двое.
— Так что, вы не можете поговорить между собой?
■
В местечке еврей в субботу приходит к раввину и застает его подбривающим бороду перед зеркалом.
— Peõe. — говорит еврей, — я к вам с большой просьбой. Дело в том, что мне твердо обещали работу в городе. Я сегодня еду туда. Но хозяин сказал, чтобы я побрился.
— Ни в коем случае, — говорит ребе, продолжая бриться. — Ты, что, забыл, что сегодня суббота?
— Ребе, но вы знаете, как нуждается моя семья. Мне работа нужна как воздух. Так, может, я побреюсь в порядке исключения?
— Какое может быть исключение? Закон для всех один!
— Ребе, тогда почему вы сами-то бреетесь?
— Шмок! Потому что я ни у кого не спрашиваю!
■
К станции подходит поезд. Из него выходит старый еврей, и вся родня кидается к нему:
— Папа, как вы доехали?
— Ой, не спрашивайте! Мучился всю дорогу. Мне дали билет спиной к движению поезда. У меня так кружилась голова — просто ужас!
— Ну так что, разве вы не могли попросить кого-нибудь поменяться с вами местами?
— Кого просить? В купе же никого не было.
■
Дети Ивановых всегда играли с детьми Куперманов. Но однажды Саша Иванов говорит, что они больше не будут дружить с евреями.
— Почему? — спрашивает маленький Изя.
— Нам папа сказал, что вы распяли нашего Христа.
— Нет! — кричит Изя. — Это точно не мы! Это, наверное, Гуревичи из второго подъезда.
■
На Пасху в синагогу рвется галантерейщик Каплан. Но он не заплатил за место, и раввин его не пускает.
— Послушайте, ребе, у меня срочное дело! Мне надо немедленно там найти моего компаньона и все с ним обсудить.
— Ну, хорошо, — говорит ребе, — по делу я вас пущу. Но даже и не вздумайте молиться!
■
Во времена КПСС Рабинович пришел в писчебумажный магазин.
— Мне, пожалуйста, сто комплектов портретов членов Политбюро.
— Зачем вам столько?
— Видите ли, я получил визу и хочу открыть в Тель-Авиве тир.
■
Встречаются две еврейки.
— Вы Вольфа Мессинга знаете?
— Нет, а что такое?
— Ой, послушайте. Наша соседка вчера была в филармонии. Она говорит, что он делал просто чудеса! Он берет человека вот так за руку и отгадывает его мысли!
— Ой, как вы меня удивили! Подумаешь, мысли отгадывает! Вы Вольфа Шмейзера знаете?
— Нет.
— Так вот он действительно делал чудеса! Помните Арончика, который ходил на костылях?
- Ну.
— Так он вызвал его на сцену, подошел к нему и даже не брал его за руку. Он просто сказал: «Арончик, брось костыли!» И тот таки бросил!
— И что ?
— Разбился к чертовой матери...
■
В отделе кадров.
— Кто вы по национальности?
— Ой. у меня столько кровей перемешано! Польская, украинская, еврейская...
— Еврейскую надо слить.
■
Рабинович звонит по телефону:
— Алло! Это база?
— Да, база.
— Позовите к телефону Хаймовича.
— Какого еше Хаймовича?
— Вашего директора.
— Наш директор — Иванов!
— A-а, так это военная база?
■
В одесском горсуде идет бракоразводный процесс.
— Почему вы решили разводиться? — спрашивает мужа судья.
— Моя жена не устраивает меня как женшина.
— Тоже мне, принц датский, — кричит с места теша, — всю Одессу она устраивает, а его нет!
■
1903 год. Одесса. Моня идет по Дерибасовской и видит, что в доме № 8 открылся публичный дом. Он заходит внутрь — на столике лежат расценки: негритянка — 30 рублей, индианка — 25 рублей, француженка — 20 рублей, полячка — 15 рублей, русская — 10 рублей. Почесав затылок, Моня говорит хозяйке:
— Послушайте, я бедный еврей, у меня всего три рубля...
— Ничего, — говорит мадам, — у нас все для клиентов. Я вас обслужу.
1933 год. Одесса, По Дерибасовской идет постаревший Моня и видит, что в доме №8 открылась швейная артель. Моня заходит. Весь бывший персонал дома терпимости тихо сидит и шьет передники.
— Здравствуйте! — говорит Моня председательнице артели. — Вы меня узнаете?
— Как же, как же, — радостно восклицает она и громко зовет. — Абрам! Иди сюда скорей! Наконец к нам твой папа пришел!
Из подсобки выходит здоровенный жлоб и молча начинает бить Моню.
— За что? — кричит Моня.
— За то, что ты за три рубля сделал меня евреем!
— Идиот! Будь у меня тогда 30 рублей, ты был бы негром!
■
— Доктор, мне уже семьдесят лет, а я все еше бегаю за девочками.
— Но это же прекрасно!
— Да, но я не помню зачем.
■
Рабинович уехал в Штаты. Через месяц звонит из Нью-Йорка:
— Все хорошо. Устроился на работу, очень близко. Каких-то полчаса езды.
— На метро?
—
