только увидев вереницу спешащих пройти под надвратной церковью горожанок, нагруженных корзинками и торбами, тоже вынырнула на дорогу.
— Глядите, это ж та сиротка, что Немке сыскали? — захихикали круглолицые девицы в пестрых поневах. — Борята покраше выбрал.
— Да нет, не справится, тощая больно, — тряхнула одна из насмешниц округлыми плечами.
— Ну кому поросеночек парной, а кому и куренок сгодится, — отозвались девки, и новое «хи-хи-хи».
Зорька сначала нахмурилась, очень уж неприятно, когда над тобой так вот в открытую потешаются, и главное — без вины, из озорства, но ее сведенные брови только раззадорили шутниц:
— Вишь, прикормить решила, чтоб на Волгу не утек. Привязать его за ногу к лавке надобно, оно верней будет. Ха-ха-ха.
— Верное дело, позвать же на помощь не сможет.
Зорька приостановилась и пошла прямо к обидчицам.
— Меня Зоряной прозывают, сестринича Вольги Верхуславича, может, слыхали? — миролюбиво проговорила она, но взгляда не отвела, смело глядя девкам в глаза. — А потешаетесь вы зря, меня родня отца из родного дома выгнала, а Данила Вольгич приютил, за то я ему благодарна, храни его Господь, что не оставил без помощи. И обед стану носить, чай, не безрукая какая, да можете и далее смеяться, коли охота.
И она, не дожидаясь ответа и обгоняя неспешно бредущих баб, полетела к собору. Вежливо раскланялась со всеми каменщиками, завертела головой, куда ж запропастился Данила. Вот и сам Бакун, стоит над одним из мастеров, давая советы. Зорька особенно низко поклонилась и ему, седовласый булгарин кивнул в ответ. Никакой враждебности в его лице она не заметила, да и то верно, какая Зорька ему соперница, так, сирота приблудная. Стало себя безумно жаль. И кто этот дурной слух пустил, что ее тысяцкий с гриднем пристроили, чтоб каменщика дома удержать, языки у тех без костей. Уж небось и Даниле об том руками намахали, от того он ее сторонится, и не присядет рядом. Весь вечер бочком мимо ходил.
Бакун пошел под навес, где ему челядины уже накрыли стол. Остальные работники, оставляя дела, расходились по привычным углам. К ним уже подбегали дочки да жены, выставляя угощения.
Вспомнился отец, Зорька проглотила выкатившуюся слезу и пошла вкруг собора, искать своего благодетеля. Данилы нигде не было. Зорька успела уже несколько раз обойти округу. Да куда ж он мог подеваться? Не домой ли пошел, может, разминулись?
— Немку ищешь? — подошел один из каменщиков. — Вон, — указал он наверх.
Данила стоял на самой вершине лесов и выбивал морду клыкастого сурового льва. Белое облачко пыли мерно оседало вниз при каждом ударе.
— Окликнуть? — предложил каменщик.
— Я подожду, — отказалась Зорька, — пусть доделает.
— Леса чуть тряхни, он почует, — посоветовал каменщик.
Но Зорька, запрокинув голову, завороженно смотрела на точные выверенные движения. Нешто можно вот такое из мертвого камня сотворить?
— Князь, князь! — полетело со всех сторон.
Каменщики сразу повскакивали, скидывая клобуки, бабы оправили повои. Зорька, не выпуская корзинки, протиснулась к закатной стороне собора, чтобы поглазеть на настоящего князя.
И отчего деревенской девке мнилось, что князь должен обязательно быть седобородым старцем, вроде Бакуна, в одеждах, сверкающих, что солнце. Святослав Всеволодович лихо спрыгнул с коня, отдавая поводья рядом стоящему ратному. Не сказать, что совсем уж юн, но и до старика ему было далеко. Волос густой русый, без следов седины, лицо загорелое с подвижными голубыми очами, нос тонкий, с небольшой горбинкой, борода острым клином. Одет вовсе не по-княжески — свита без богатого узорочья. Как не вспомнить дорогие одежды тысяцкого и серебряную гривну Боряты. Так вот встретишь на улице и не поймешь, что пред тобой сам хозяин града Юрьева.
Со второй лошади без чужой помощи соскочил мальчик лет восьми, лицом похожий на Святослава, должно княжич.
— Бог в помощь за трапезой, — прозвучал уверенный зычный голос правителя.
Мужики дружно отозвались:
— Благодарствуем, твоей милостью, княже.
— Бакун где? — гаркнул один из сопровождавших князя нарочитых мужей.
Бакун быстро подошел, низко кланяясь. Князь приблизился к главному каменотесу и что-то тихо начал говорить:
— Димитрий мой очень уж хочет, — долетел до Зорьки обрывок фразы, Святослав ласково потрепал сына по голове. — Обещался я, грешный, что будет.
— Чего ж не добавить, добавим, — согласился Бакун. — Добрая животина. Вот только извини, княже, я такой диковины не видывал. Не знаю, какой он, как бы не осрамиться.
— Димитрий, неси, — махнул князь сыну.
Княжич метнулся к своей лошади и вынул из седельной торбы свиток, подбежал к отцу, протягивая. Все начали с любопытством тянуть шеи, чтобы разглядеть.
— Во Владимире у епископа Митрофана испросил разрешение срисовать, — пояснил Святослав, — там в книге любомудрой углядел. Епископ уж согласие дал.
Бакун, щуря глаза, внимательно разглядел рисунок.
— Сделаем, не тревожься, светлый князь. Оставишь мне чертеж сей?
Святослав вопросительно посмотрел на сына. Тот утвердительно кивнул.
— Ну, вот, будет тебе и слон, — подмигнул ему отец.
— Слон, слон, слон, — загудела толпой, — что за диковина такая?
— Велбул[1] такой, только маленький, — высказал кто-то авторитетное мнение.
Бакун повел князя вкруг храма, показывая, что было сделано, пока Святослав гостил у старейшего брата во Владимире. За ними хвостиком побежал Димитрий.
— Трапезничайте, мужи добрые, — махнул князь каменщикам.
Те послушно побрели снова по своим углам. Зорька тоже чуть отступила. Этак Данила и пообедать не успеет, но не бежать же наперерез самому князю. Свита из нарочитых мужей продолжала терпеливо ждать у входа в собор.
— Ты это, не обижайся на нас, — к Зорьке бочком подплыли местные девицы.
— Я не сержусь, — не стала она вредничать.
— Я Белена. Я Липка. Я Купава, — начали они знакомиться наперебой. — После службы завтра пойдешь с нами на торг?
— Пойду, — обрадовалась Зорька.
— Ой, глядите-ка, Кирша-то наш причесался, — всплеснула руками дородная Белена.
— О-о-о, вот те раз, — хохотнула курносенькая Липка, — никак дождю быть.
Девки сдавленно рассмеялись, пряча ладонями белые зубки. Зорька посмотрела туда, куда они указывали. За нарочитыми мужами среди молодых воев стоял знакомый Зорьке парень, одетый в нарядную рубаху и подпоясанный ярким кушаком, ноги облегали сафьяновые сапоги. Кудри были аккуратно расчесаны и перетянуты шнуром.
— Что петух на заборе, — снова прыснули девки.
Парень высокомерно глянул на озорниц, едва заметно стрельнул в Зорьку глазами, и подчеркнуто равнодушно отвернулся.
— А чего ярыжник с княжьими воями делает? — спросила Зорька.
— Да не ярыжник он, — махнула рукой Белена. — Во хмелю мужам двум зубы повыбивал, вот отец Мефодий с тиуном на него послушание и наложили — камни смиренно таскать. Из отроков[2], а нос дерет, что боярин. А ты откуда его знаешь? Приставал уже?
Зорька заалела.
— Держи с ним ухо востро, он, вдовец, на девок падкий, словеса хитро
