разлетались на куски. Ковры съёживались и дымились. Ступени гнулись и скрипели под непомерной тяжестью туши. Наконец лестница издала последний стон и рухнула, увлекая воющее чудовище вниз в вихре обломков.
Взвившийся при ударе столб пыли и пламени прорвался сквозь крышу. Пол задрожал под ногами, и на сотую долю секунды мне показалось, что отель сейчас рухнет нам на головы.
И тут раздался звон – как от сотен ветряных колокольчиков. Я подняла голову. Это дрожала люстра под потолком. Подвески раскачивались и стучали друг о друга.
В потолке над люстрой появилась трещина. Дрожь усилилась, и наконец люстра сорвалась с потолка. Она упала и разбилась об пол, как тысяча стеклянных стаканов.
Под сыпавшимися на нас дождём осколками и головешками мы с Антонией на четвереньках поползли в сторону – как я надеялась – выхода.
– Где тут дверь? – крикнула Антония.
Я затравленно оглянулась. В окнах фойе плясали рыжие языки огня. Кожа горела от жары, и от дыма было трудно дышать.
– Вон там! – Я показала направление.
Мы побежали туда, я нажала на ручку, и дверь распахнулась.
Я вытолкнула Антонию наружу и оглянулась. От стойки портье и лестницы остались только дымящиеся обломки, окружавшие огромную дыру. Осколки хрустальной люстры блестели красным и жёлтым, а позади всё было охвачено стеной пламени.
И в самом центре этого фейерверка я видела бившиеся щупальца, метавшие горящие брёвна, словно зубочистки. Но чудовище не могло освободиться из созданной им же самим огненной ловушки.
Такого пронзительного рёва и воя я не слышала никогда в жизни – и надеюсь, что никогда не услышу впредь. Это был настоящий котёл ярости и боли, но что-то в этом одиноком гневе и бесплодных попытках спастись разбудило во мне сочувствие. Однако изменить ничего было нельзя, и я закрыла дверь.
Антония стояла в темноте и выглядела совсем несчастной. Я подбежала к ней.
– Нам лучше убраться отсюда на случай, если эта штука всё же вылезет наружу, – сказала я и взяла сестру за руку.
Антония склонила голову набок, но не двинулась с места.
– Вряд ли это случится, – она показала куда-то мне за спину. Я обернулась: что за очередная напасть нас поджидает? Но как выяснилось, отель просто исчез.
А вместе с ним сгинули пожар, обломки и… Баю-Бай.
Высокие берёзы невозмутимо склоняли к нам свои кроны, будто никуда и не пропадали. Пожухлая трава побурела под осенним дождём. А к стволу мёртвого дерева с развилкой была привязана красная лодочка. И никаких следов отеля в округе, не говоря уже о пожаре.
Дождь прекратился. Из-за длинного прозрачного облака выглядывал яркий полумесяц. Мигали звёзды, ветер шелестел в кронах берёз, и издалека доносился стрекот цикад.
– Нам что, это просто приснилось? – растерянно спросила Антония.
Мне тоже пришла в голову такая мысль. Но тут я заметила глубокую яму в том месте, где стоял отель. Из неё всё ещё лениво поднимались завитки дыма.
– Что такое? – спросила Антония.
– По-моему, я знаю, – сказала я. – Давай посмотрим. Думаю, нам больше нечего бояться. – Но стоило мне это произнести, как по спине поползли знакомые мурашки.
Дыра была примерно три фута в поперечнике, и трава вокруг спеклась от огня. В центре валялась разбитая кукольная голова без волос и с обгоревшим лицом. Мы не нашли ни туловища, ни рук, ни ног.
– Ох, Баю-Бай, – Антония искренне зарыдала, – Люси, мы же убили Баю-Бай!
– Не глупи! – у меня и самой прерывался голос. – Это же только… старая кукольная башка. Ты не можешь убить куклу.
Антония прислонилась ко мне.
– Люси? – ещё никогда её голос не звучал с таким страхом.
– Чего?
– Мама…
– Она поправится, – сказала я. – В больнице за ней хорошо ухаживают.
– Я… Я ведь никому не хотела вреда. – Я чувствовала, как она дрожит всем телом.
– Я знаю. – Я крепко обняла сестру за пояс. – Не переживай из-за этого.
– Ладно. – Она снова затихла, но я понимала, что разговор не окончен.
– Люси?
– Чего?
– Что теперь будет?
У меня ныла каждая жилка, но я старалась не обращать внимания на боль. Я любовалась звёздами, быстро плывущими облаками и красным огоньками трансляционной вышки на дальнем холме. Я дрожала от холодного и влажного ночного воздуха, но тепло, зародившееся глубоко внутри, разрасталось и усиливалось.
– Я не знаю. – Я крепче прижала сестру к себе. – Но что бы ни было, мы встретим это вместе. Ты, я и мама. Один за всех, и все за одного. Как три мушкетёра[8].
– Ладно, – сказала Антония. – Но я больше люблю Milky Way.
Я отодвинулась от Антонии и посмотрела на неё. Она расплылась в широкой глуповатой улыбке. И вскоре мы уже хохотали в голос, как дурочки, так что эхо пошло гулять по холмам – впервые за долгое, бесконечно долгое время.
Глава 30
Нам с Антонией потребовалось не меньше полутора часов, чтобы вернуться с острова. Слишком тяжело было грести при таком сильном течении.
А потом нас, мокрых и обессилевших, нашла команда спасателей и сразу повезла к маме. Она ещё не окончательно пришла в себя после травмы головы, но от этого не менее искренне обнимала нас и плакала. Маму продержали в больнице ещё пару дней, а потом графство предоставило нам номер в мотеле, пока не найдётся новое жильё.
И полиция, и врачи пытались разобраться в происшедшем. Антония рассказывала совершенно новую историю каждому, кто пытался её расспросить. И ни одна не совпадала с остальными. В итоге все сдались и больше не интересовались, с чего это она вдруг убежала из дома.
Что до меня, я твердила, что отправилась искать сестру и нашла её. И это было почти правдой.
Мама ни разу не спросила, что случилось в ту ночь. Честно говоря, из-за травмы головы у неё появились проблемы с памятью. Она совершенно не помнила событий того дня, и это могло напугать кого угодно. Видимо, потому она и не стала задавать лишних вопросов.
Первые дни нашей жизни в мотеле запомнились как самые лучшие. Мы валялись под одеялами на кровати королевских размеров и щёлкали пультом телевизора с плоским экраном с одного канала на другой.
– Можно мы насовсем тут останемся? – спросила Антония.
Мама чмокнула её в макушку:
– Ни о чём я так не мечтаю, как провести остаток жизни, развлекаясь с моими петардочками. Но завтра мне придётся выйти на работу. А вам обеим – тащить свои портфели в школу.
Вечером, пока Антония плескалась в душе, мама села
