могут появиться люди. Вот тут-то и начнется настоящее веселье!
Так она скреблась там и хныкала – голая и оттраханная, точно дешевая проститутка – пока Константин не сжалился и не впустил ее обратно в комнату. Дрожа от холода и унижения, она почти упала к его ногам, и тут уж было просто невозможно не отыметь ее еще разок, стоящую на коленях с восхитительно оттопыренным задом.
– Я хотела заставить тебя ревновать, – созналась Ирка. – Но теперь понимаю, что это бесполезно.
Анна заставила его ревновать, сама того не желая. Но это был жест отчаяния, своего рода самозащита, она никогда не поступила бы так, если бы не… Впрочем, кто знает. Такому, как Дэймон, достаточно протянуть руку и с улыбкой сказать женщине: пойдем?..
В экстазе самокопания он почти не слушает, что говорит Ирка. Наверно, какие-то важные вещи. Любовь и кровь. Слезы и розы. Странно: при том, что он ей сейчас позволяет, она еще испытывает потребность в каких-то словах. Раз за разом сложенный вдвое ремень падает, как нож гильотины, на его обнаженные плечи, вспарывая кожу до крови.
– Больно? – издевается Ирка, глядя на то, как он с силой сжимает пальцами спинку кровати. – Терпи, мой сладкий, будет больнее.
Мстительное удовлетворение в ее голосе вызывает у него улыбку. Спасибо, дорогая, а то я уже начал засыпать. Женщина, между нами говоря, не такое уж слабое существо. Господи! Анне следовало бы встать с другой стороны и, презрев условности, внести посильный вклад в дело правосудия. Пожалуй, на это стоило бы пойти. Дать ей возможность отвести душу, а заодно проверить, доставит ли это ей такое же фантастическое удовольствие, какое доставляет Ирке.
Мужской Эрос ведет не только вверх, но и вниз – в женский мир Кали и Гекаты, приводящий в ужас любого здравомыслящего человека.[71]
Перед его крепко зажмуренными глазами проплывает лицо Дэймона (почему Дэймона? почему не Анны?), бледное лицо с высокими скулами, запавшими щеками и бесподобными очертаниями губ. О, черт… Чувственные, зовущие к поцелуям губы у мужчины – это так же возмутительно, как проституция среди несовершеннолетних. Он прямо видел, как эти губы со свирепой нежностью вампира впиваются в слегка подкрашенные губы Анны. Высасывают наслаждение из набухших грудей, заставляя твердеть соски… ниже, ниже… Как он разогревает ее, этот ирландский выродок? Что делает?
В сущности этот Дженкинс не предъявил ни одного неопровержимого доказательства того, что молодой Дэймон Диккенс принимал участие в сексуальных оргиях, регулярно устраиваемых на территории частных владений «мистера N». Не баловал он читателей и качественными фотоматериалами. Была там, правда, одна фотография, которую Константин даже вывел на печать, а потом все вертел так и эдак, не в состоянии решить, стоит ли верить неизвестному папарацци, или не стоит. Хрупкий темноволосый юноша, прикованный наручниками к одному из опорных столбов просторной террасы, вполне МОГ БЫТЬ Дэймоном. А мог и не быть.
Стройные бедра, туго обтянутые джинсовой тканью, высоко поднятые руки, запрокинутая голова. Запрокинутая и слегка повернутая в сторону объектива. Не для того, чтобы облегчить фотографу поиск подходящего ракурса, а для того, чтобы взглянуть в лицо человеку, стоящему справа и глумливо приподнимающему его, Дэймона, подбородок рукояткой плети. Точно ли Дэймона? Черт возьми, в этом-то весь вопрос!
Тот же или другой человек поджидал Константина в тени гигантских мегалитов долины Бойн? Тот же или другой набрасывался на него с криками: «Fuck off! You, son of a gan!»[72]… Распять тебя на расщепленном дубе, как Царя Леса древних бриттов, бичевать до смерти, а потом воскресить, окунув в источник живой и мертвой воды. Черт! Черт! И как ты до сих пор жив?
На самом деле не Ирку надо держать на цепи, под надзором нубийских рабов, а Дэймона Диккенса. Мужчину-женщину-дракона… Двуполого демона, о существовании которых знали и предупреждали слепое человечество средневековые алхимики. К ним, кстати, относится и Дионис, рогатый бог фракийского происхождения. Тот самый, что усилиями орфиков вознесся до уровня космогонических богов и обрел присущую им бисексуальность. Бог этот с самого начала был столь непредсказуем в своих проявлениях и столь многолик, что постичь его величие в полной мере мог лишь посвященный – речь идет о древних мистериях Элевсина и Аграи. В наши дни это знание считается утраченным, так что любознательным предстоит начинать заново, от сотворения мира. А Сукелл?[73] А Люцифер? Кто в состоянии разобраться в их божественной психологии? Кому ведомы истинные мотивы их поступков? О, рогатые боги коварны… Отдельный привет Моисею.
– Мерзкая скотина! Ублюдок! – Ремень со стуком падает на пол (интересно, что думают соседи), а Ирка, подобравшись к лежащему без движения Константину, делает неудачную попытку перевернуть его, заглянуть в лицо. – Будь я мужчиной, ты бы сейчас уже пол соплями подметал!
Он поворачивается сам. Широко улыбается, глядя на ее раскрасневшиеся щеки, влажные полураскрытые губы, испуганно моргающие глаза… Хороша чертовка! Вскакивает, обеими руками хватает ее за бедра, рывком подтягивает к краю кровати.
– Мужчиной? О!.. Сейчас я покажу тебе, что бы я сделал, будь ты мужчиной…
Ирка молча опускает голову. А задницу – задницу, наоборот, поднимает. Когда он становится таким, как сейчас, она уже не смеет показывать характер. Умная девочка. Шикарная шлюха. Стоит щелкнуть пальцами, и она уже раздвигает ноги. Когда жили вместе, такого не было. Секс с чужим мужчиной – мужчиной, почти женатым на другой – вот в чем счастье. Стерва! Но на все можно наплевать ради такой задницы…
Тиская пальцами упругую мякоть ее ягодиц, Константин уговаривает себя, попутно пробуя сообразить, с каких это пор стал нуждаться в уговорах. Одним разом больше, одним меньше – какая разница? Порадуй себя напоследок. Все равно ей скоро уезжать, ноет уже с прошлой недели. Ах, Костя, я уже скучаю… после тебя ни один мужчина не покажется мне желанным… Тьфу!
С Анной как-нибудь разберешься. Она влюблена, она простит. В конце концов можно признать факт женитьбы с последующим разводом, а факт измены, или хождения на сторону, или как там это называют добродетельные жены – этот прискорбный факт ведь можно и не признавать. Ирка позвонила просто по злобе. Мечтает вернуть потерянного мужа, потому что он (вы представляете, девчонки?) вдруг оказался мужчиной ее мечты. А что, довольно складно получается. Анна поймет.
Вот именно: поймет. Что все это ложь, от первого до последнего слова. Молчать, молчать… Делать вид, что ничего не произошло. А если спросит? Если спросит, признаться. Безоговорочная капитуляция. Прости, был неправ, ошибался… Уж лучше предстать перед своей женщиной негодяем и распутником, чем трусливым обманщиком.
– О, нет-нет… – страдальчески выводит Ирка в
