в нескольких словах резюмирует двойную ценность приобретенного знания и добровольных испытаний: «Не благодаря деньгам я собрал коллекции и расширил сферу своих познаний. Я рисковал жизнью и, как говорится, заплатил за них потом и кровью»787.
Вызов горам
Наконец, надо сказать еще об одном совершенно новом изнурительном испытании: в век Просвещения началось триумфальное покорение горных вершин. Усталость, которую оно вызывало, была совершенно особой, и пренебрежение ею дает возможность по достоинству оценить путь, который приходилось пройти. В этой области также произошел переворот. Снега, горные вершины, отвесные скалы, перевалы, покорение которых, как считалось, было бесполезным и неоправданным риском, мобилизуют внимание, волю к знанию, чувство прекрасного, личную «браваду». В особенности же они вызывают к жизни стремление прикоснуться к таким местам, пройти через них, противостоять связанной с ними опасности, – это желание сродни интимным победам «в обеспеченных слоях общества»788, представители которых имеют время и возможность путешествовать. Горные овраги и ледники меняют вид, и взгляд на них тоже переживает метаморфозы. Вот что писал в 1741 году английский джентльмен Уильям Виндхэм, начавший исследование ледников, несмотря на множество предостережений и даже осуждений: «Любознательность победила, заставив нас поверить в собственные силы и смелость»789. А вот что в 1784 году, перед восхождением на Монблан сказал Теодор Буррит: «Удивительно, что раньше никто не попытался этого сделать»790. Подобный опыт символизирует появление новой культуры: осознается важность персонального решения, внимание к сигналам, подаваемым чувствами, важность контакта с вещами, с миром, неверие в оккультные силы и скрытую угрозу. Также появляется новая культура цифр: Орас-Бенедикт де Соссюр, один из первых покорителей Монблана, отмечал, что в Альпах и Юрских горах час пути равносилен вертикальному подъему на четыреста метров. Усталость сразу же становится составной частью подобных подсчетов, неизбежным условием предполагаемого успеха предприятия: «Наконец, после четырех с тремя четвертями часа мучительного подъема мы оказались на вершине горы, откуда можно было наслаждаться самым необыкновенным зрелищем»791. Усталость теперь – «награда», а не выкуп, ощущаемое наслаждение и мирское удовольствие: «Я не верил собственным глазам. Мне казалось, что это сон»792. Так что даже изнеможение может обернуться блаженством: «любовь к сильнейшей усталости»793 – достаточно оригинальная ситуация. Нет сомнений в том, что поиск удовольствия в усилиях, превращение его в объект изучения – это фундаментальная позиция. Соссюр приводит подробности, подкрепляя их цифрами: «Эти крепкие мужчины, которым нипочем только что совершенный нами семи- или восьмичасовой переход, с трудом могли пять-шесть раз копнуть снег лопатой и были не в состоянии продолжать»794. Кислород еще неизвестен, поэтому объяснение ограничивается «нехваткой воздуха», его разреженностью, сосредоточиваясь на затрудненном дыхании: «Понятно, что следовало восполнять недостаточную плотность воздуха более частыми вдохами»795, вплоть до попытки и под это подвести цифровую базу: «Я мог сделать лишь пятнадцать-шестнадцать шагов и потом должен был отдышаться»796. Таким образом изучался совсем новый вид утомления, сопровождавший совсем новый вид деятельности, прежде считавшейся «бессмысленной». Это была более объективная оценка, если не сказать более достоверная, того, что в течение долгого времени считалось угрозой, а теперь отвергалось.
Человек меняет свое положение в пространстве, тяжелое противостояние которому становится частью его самоутверждения.
ГЛАВА 18. ПОЯВЛЕНИЕ ТРЕНИРОВОК, ПЕРЕСМОТР ВРЕМЕНИ
В ответ на обновленную любознательность появляются обновленные средства защиты. С изменением взгляда на организм, на мышцы, на телесную силу принцип выносливости также перестает быть прежним. Он меняется и в связи с изменением видения времени, его хода. Вероятно, это можно сказать в первую очередь об обеспеченных слоях общества, обладающих знаниями и возможностью принимать решения, но результат этого процесса решительно и бесповоротно сказывается на повседневной жизни: в ней появляются новые компоненты и новые привычки, а также новые социальные перспективы.
Тонизирующие средства
Восприятие мышц и их крепости обновляется, даже несмотря на то что старая гуморальная теория забыта не полностью. Доминирующий принцип – укреплять ослабевшие мышцы, а не восполнять жидкости, полагаемые «испарившимися», как было прежде. Этому восприятию, как видно из литературы797, соответствует обращение к помощи электричества, хоть оно и было редкостью. Рецептура попроще тем временем систематизирует «укрепление». Таковы «лекарства, призванные придавать мышцам тонус, необходимый для выполнения их функций»798 или «укреплять нервы и тонизировать кожу»799. Множатся вяжущие и укрепляющие вещества. Луи Дебуа де Рошфор, учитель Корвизара, рекомендовал принимать «мятные пастилки, продающиеся в лавках»800; Жозеф Льето, первый врач Людовика XV, – препараты, содержащие железо, и железные опилки, «придающие сосудам утраченные эластичность и тонус»801; научное периодическое издание «Аван-Курёр» (L’ Avant-Coureur), выходившее в свет в 1760 году, для борьбы с «атонией мышц» советовало принимать «почки русской сосны»802.
«Энциклопедия» диверсифицирует выбор: горький апельсин «тонизирует и улучшает пищеварение», английская мята «способствует комфорту и успокаивает нервы», очищенный винный камень «тонизирует организм в целом», воды из Баларюка повышают «тонус желудка и кишечника»803. Главная мысль «Карманного словаря здоровья» 1760 года – «следует напрягать все мышцы»804.
Есть еще индивидуальные предпочтения, эмпирические, но всегда с тонизирующим действием. Герцог де Люин восхваляет розу, «сок которой восстанавливает силы»805, Джеймс Босуэлл, английский адвокат, влюбленный в континентальную жизнь, – «говяжий бульон», который «придает бодрость и успокаивает нервы»806, герцог де Крой – шоколад, который он постоянно пил во время тяжелой поездки в Аррас, где выступал на процессе по делу родственников «цареубийцы» Дамьена807, 808.
Наконец, скажем об усталости, вызванной неумеренным сексом, и о возможном ее преодолении при помощи мобилизации мышц и нервов. Речь идет о том, что обещают «чудо-эликсиры жизни»809, описанные в «Мемуарах» Казановы. Считалось, что «чаша пунша» и кофе «возбуждают»810 тела, а тонкие вина и пилюли придают сил для любовных утех. К подобным возбудителям постоянно прибегали персонажи маркиза де Сада. Участники оргий поливали себя «жидкостями, пахнущими жасмином»811. Специальные снадобья и микстуры облегчали «нервные приступы» и «конвульсии»812, а «выдержанный крепкий алкоголь»813 настраивал на ночные забавы. С тех пор маркиз постоянно упоминал различные «порошки радости», живительным образом действовавшие на ослабевших и нервных прожигателей жизни»814. Вероятно, это старое средство, но упоминания о нем стали встречаться чаще и в специфическом контексте его воздействия на нервную систему. Именно о «стимуляторах» говорит «Английский шпион», рассказывая об интимных отношениях Людовика XV и «Жанны Бекю», графини Дюбарри: «Она привязала короля к себе благодаря
