сразу оставила о себе не очень приятное впечатление.
Причиной тому послужила обнаженная женщина, которая… я сначала подумал, что это обман зрения… была привешена к потолку за ребра крюками. Все ее тело было залито запекшейся кровью, а значит, она висела тут давно. От этого ужасного зрелища меня чуть не вытошнило, те же чувства испытывали и мои спутники. Все, кроме Велимира Андреевича.
– Это что? – голос Антона дрожал. Он смотрел как завороженный на труп женщины и не мог отвести от него взгляд, хотя, наверное, очень хотел.
– О, она – воровка. И понесла наказание за свои деяния, – объяснил Велимир Андреевич, даже не взглянув на тело.
– Как-то жестоко вы с ней, – сказал Юра.
– Жестоко, да, согласен. С ворами так и нужно. И кстати это не первый случай кражи на нашей ветке. Но раньше похитителей чужого добра не удавалось ловить, а это попалась прямо на месте преступления. Своим примером она показывает, что будет с теми, кто будет воровать. И вы знаете, за три дня еще никто не посягнул на чужое добро. Так что можно считать, что система возымела нужный эффект.
– Она висит здесь третий день? – ужаснулся Антон. – Боже!
– Ну да! Иногда приходит в себя и просит пить…
– Она еще и живая? – не скрывая отвращения и ужаса скривился Юра.
– Гуманнее надо быть, Веля. Пускай она воровка, но это не повод поступать с ней так. Вы же люди, а не звери.
Велимир Андреевич ничего не сказал на это.
– К тому же вы не пробовали разобраться в произошедшем? – продолжил дядя Вова. – Может быть, она совершила кражу от безысходности. Положение вынудило, например. Или, как знать, возможно эта женщина ни в чем не виновата?
Велимир Андреевич продолжал молчать, становясь все угрюмее.
– Это что ж получается, без суда и следствия? И так жестоко? Никак не ожидал от тебя такого?
– Я пытался смягчить наказание, – хриплым голосом прошептал Велимир Андреевич. – Но меня не послушали. Я же ведь не единоличный правитель, на зеленой ветке что–то сродни Семибоярщины. Три начальника, три головы, три разных мнения. Насчет этой женщины Кутепа и Борзов – мои, так сказать, коллеги – долго не думали: сразу приговорили к повешению на крюки. Я делал попытки переубедить их, чтобы они изменили свое решение, но ничего не получилось. Уперлись как бараны, как итог: два голоса против одного – преимущество.
Велимир Андреевич сейчас действительно раскаивался, это было видно. Тогда почему же он так смаковал то, что женщина страдала, почему говорил, что это самая подходящая для нее казнь? Но скорее всего мне просто показалось. На самом деле ему было неприятно это, он даже ни разу не взглянул на тело. Вероятно, Кутепа и Борзов затуманили ему мозги, внушили, что все делают правильно. Вот Велимир Андреевич и повелся. А теперь опомнился. Кто ж его разберет?
– Разрешите, я схожу к себе и заберу то, зачем мы, собственно, сюда и приехали? – спросил Велимир Андреевич после затянувшейся паузы. Похоже, он очень жалел, что привел нас сюда.
– Конечно, давно пора! – кивнул дядя Вова.
Велимир Андреевич ушел, и мы остались стоять на станции вчетвером. Почему–то никого кроме нас и подвешенной на крюках женщины здесь не было. Либо все сидят в своих палатках, либо станция пустует. И мне хотелось бы верить, что второй вариант в итоге окажется правильным.
Я снова посмотрел на женщину, хотя отчаянно пытался заставить себя этого не делать. Была ли она еще жива или уже умерла. Подумать только, три дня висеть неподвижно в таком состоянии, испытывая чудовищную боль. Не каждый перенесет такое.
Ее голова была опущена вниз, но я четко видел ее лицо, хоть оно и было почти все в крови. Женщину можно было назвать красивой. На вид ей было лет тридцать, может, чуть больше. Кудрявые рыжие волосы едва доставали до плеч. На левой щеке, рядом с верхней губой была необычная родинка – в форме полумесяца. Это показалось мне странным, поскольку таких мне еще видеть не приходилось.
Вдруг – от неожиданности я попятился, и чуть было не споткнулся о присевшего на корточки Юру – она открыла глаза и внимательно посмотрела на меня. Зрачки ее ходили вверх–вниз, женщина как будто изучала меня, считывала обо мне информацию, как если бы она была сканнером, а я – штрих–кодом. Ее оживление увидели и все мои спутники. Юра даже наставил на нее автомат, хотя максимум, что она могла нам сделать, так это плюнуть в нашу сторону. И то, боюсь, даже на это у нее могло не хватить сил.
Женщина открыла рот и попыталась что–то произнести, но ничего, кроме тихого шипения мне услышать не удалось. Но по движению губ я догадался, что она просит пить. Я, не зная, что делать и не в силах отвести от нее взгляда, заворожено наблюдал за ее тщетными попытками произнести хоть одно внятное слово. Мне было очень жаль ее; я очень хотел ей помочь, но не знал как.
Она все еще пыталась сказать то слово, которое никак не желало слетать у нее с губ, когда я, собравшись с духом достал из поясной кобуры пистолет и прицелился женщине в голову. Я долго еще не нажимал на курок – ждал, что кто-нибудь остановит, но ничего подобного – все, кажется, одобряли мое решение. Женщина, увидев направленное на нее дуло пистолета, ненадолго прикрыла глаза, а затем, открыв их снова, решительно посмотрела на меня и едва заметно кивнула. Она была готова принять смерть – единственный способ облегчить ее страдания. Это знак послужил мне толчком к действию.
Раздался выстрел и эхом разлетелся по всей станции. Пуля попала точно в лоб и мгновенно оборвала жизнь женщины. Настал конец ее мучениям.
– Ты все сделал правильно, Олег! – прошептал Антон. – На твоем месте я поступил бы точно так же.
Из палаток стали выходить люди, привлеченные звуком выстрела. Они удивленно косились то на нас, то на уже точно труп женщины. Слава Богу, они не стали ничего расспрашивать, а, только еще немного поглазев, стали возвращаться обратно. Из дальней палатки выбежал встревоженный Велимир Андреевич.
– Что случилось? Я слышал выстрелы…
– Олег облегчил страдания этой несчастной, – объяснил дядя Вова. – Тебе это
