партами.
— Хорошая ты девчонка, Ульяна. Жаль, что мы не дружили в школе. Но лучше поздно, чем никогда, верно?
Он по-прежнему стоял внутри круга, и мне хотелось вытянуть его оттуда, не дать исчезнуть. Я перешла на другую сторону. Теперь его лицо оказалось в тени, и я в который раз удивилась его спокойному и уверенному взгляду.
Игорь взял меня за руку и крепко пожал.
— Прощай, Уля. Обещаю, что обязательно дам о себе знать. — И еле слышно добавил: — Если останусь в живых.
* * *
— Ульяна, тебя к Фролкиной. Срочно!
Оксана запыхалась, словно за ней гналась стая голодных волков.
— Небось опять с санинструктором Васей встречалась, — съехидничала я, зная, что Оксана не обидится.
— А и встречалась. Подумаешь! Он мне корзину держал, когда я бельё развешивала.
— И прищепки подавал, — хохотнула Софико, черноглазая, с длинными косами напарница Оксаны.
Оксана подбоченилась:
— Уля, ты здесь не зубоскальничай, а дуй к Фролкиной. Она очень сердитая.
— Иди, я достираю, — сквозь зубы процедила Ленка, и я послала ей воздушный поцелуй.
После торжественного вручения лаптей наши с Ленкой отношения переживали небывалый подъем, потому что утром она скупо кивала в знак приветствия, а вчера сама лично сходила за мылом «К» и взяла его для нас двоих!
К Фролкиной я шла, мучительно гадая, в чем провинилась, и по своему обыкновению накрутила себя до того, что у входа в хозяйственную палатку трижды глубоко вздохнула и пообещала себе двойную порцию сахара, если разговор пройдёт мирно.
Отдельной палатки у Фролкиной не было, и она занимала угол на складе чистого белья и инвентаря между ящиков с хозяйственным мылом. К моему удивлению, Фролкиной в палатке не было, а на её месте сидел незнакомый майор с дублёным лицом и тёмными мешками под глазами. Он дремал. Я извинилась:
— Простите, товарищ майор, я к товарищу лейтенанту Фролкиной.
Он вздрогнул:
— Евграфова?
Я насторожённо кивнула:
— Да, я.
Растопырив пальцы, майор потёр руками веки, прогоняя сон. Я увидела на его воротнике петлицы особиста и насторожилась. В памяти лихорадочно пронеслись разговоры с девчатами. Но я никогда не говорила ничего против советской власти, не ругала товарища Сталина, не травила пустых анекдотов. Стараясь не поддаться испугу, я спрятала руки за спину и сплела пальцы.
— Евграфова, я слышал, что ты — лапотница.
Тревога немного отпустила, и я ответила с лёгким вызовом:
— Я не лапотница, а москвичка, товарищ майор. А плести лапти меня научила бабушка моей подруги.
Я посмотрела на ноги майора в хромовых сапогах, прикидывая, на какой размер он попросит лапти. За последний месяц я сплела для девчат пар десять. Неудивительно, что про меня слышали даже особисты. Ну и болтушки девки!
— Значит, москвичка, — мягко сказал майор, — это хорошо, москвичи — люди надёжные. Фролкина сказала, ты комсомолка, трудишься без нареканий.
— Стараюсь. — Я переступила с ноги на ногу, ожидая, когда он перейдёт к главному.
Глаза майора стали грустными.
— Тебе сколько лет?
Вопрос снова корябнул страхом — а ну как отчислит из отряда по возрасту? Зардевшись, я бодро прибавила себе полгода:
— Восемнадцать, товарищ майор.
— Совсем ребёнок. У меня дочери восемнадцать. Хорошо, что ты невысокая, худенькая и выглядишь младше своих лет. — Он посмотрел поверх моей головы и замолчал, над чём-то раздумывая. Я стояла ни жива ни мертва. — Такое дело, Евграфова. — Он говорил медленно, словно каждое слово весило пуд и он катил его в гору. — Я должен послать человека в разведку: в село, занятое фашистами, а ты подходишь лучше всех. Скажу сразу — ты вправе отказаться. Стать разведчиком не каждый сможет.
Моё сердце подпрыгнуло и покатилось вниз, в пятки. Вмиг я забыла все слова, молча смотрела на майора и, наверное, выглядела полной дурочкой.
Его лицо, и без того худое, осунулось ещё больше. Он вздохнул:
— Ты должна пойти в село под видом того, что бродишь по деревням и плетёшь лапти на заказ, и осторожно расспросить жителей, что случилось с одним человеком. Узнаешь и вернёшься обратно. Больше тебе ничего знать не надо. Документы тебе сделают. Проводят и встретят. Но к немцам ты пойдёшь одна. Если, конечно, согласна.
— А вам очень-очень надо?
Я не нашлась спросить ничего умнее, и майор едва заметно усмехнулся:
— Очень-очень. Иначе тебя не просил бы, уж поверь.
Совсем недавно, в феврале, в отряд приносили газету «Правда», и мы с девушками прочитали о подвиге Зои Космодемьянской и о том, как её замучили фашисты. Подруги горячо обсуждали очерк под названием «Таня». Вика плакала, а я сидела и думала: «А я бы смогла? Не испугалась? Не сломалась бы под пытками?» Я спрашивала себя и не находила ответа, потому что хорошо быть смелым, если ты среди своих, пусть не на войне, но в тылу и с друзьями. А если один в поле воин, то как выстоять? Ради мамы, ради папы, ради Витюшки, оставшегося сиротой, ради моей Москвы, ради Родины…
Глядя на майора, я закусила губу и отчаянно зажмурилась, как будто перед прыжком в ледяную прорубь.
— Ну, если очень надо, то я согласна.
— Отлично! — оживился майор. — Выскажусь прямо: задание опасное и ответственное, но иного выхода нет. Да, кстати, про режим строгой секретности сама понимаешь. Девушкам в отряде объясни… — Он на секунду задумался. — Скажи им, что тебя откомандировали на несколько дней в соседнюю часть, чтобы научить медперсонал госпиталя плести лапти.
* * *
— Ну надо же, лапти для госпиталя! — всплеснула руками Вика. Она обернулась к девушкам: — Слыхали новость? Ульяну отправляют в командировку учить плести лапти!
Мы все сидели в жилой палатке, и меня била нервная дрожь. Чтобы не дрожали руки, я зажала их между коленками и осмотрела скудное убранство палатки с деревянными нарами, небольшой столик с коптилкой из снаряда, стопку журналов на столе. Журналы и газеты нам иногда перепадали с Большой земли, и мы берегли их как зеницу ока. На подушке у Оксаны накинута кружевная салфетка — память из дома.
На стенке палатки над нарами Оли — пожелтевшая фотография родных. Изображение совсем стёрлось, исчезло, но Оля знает, что мама, папа и сестра там есть. Каждый вечер перед сном Оля проводила по фото пальцем, и я понимала, что таким образом она даёт им знать, что помнит их и любит.
На сборы и подготовку майор выделил сутки, и я думала, что уже завтра ночью я отправлюсь в неизвестность и, вполне может быть, закончу жизнь, как Зоя Космодемьянская.
Вика подсела ко мне и обняла.
— Везёт тебе, Улька, съездишь к соседям, отдохнёшь от
