— А если бы у нас квартиру обнесли? — верещала тетка.
— Может, и обнесли. Мы ещё не проверяли, — вставил свое слово толстяк.
— Вот именно! И ещё большой вопрос, что вы за люди, кто такие…
Тут только я огляделся по сторонам. Воды на полу уже не было, но штукатурка на стенах сплошь покрылась мокрыми темными пятнами и уродливыми разводами. Да и запашок стоял соответствующий.
— Хрена себе вы умники. Вы во что хату чужую превратили?
— Мы превратили? Трубу прорвало! Мы-то тут при чем? Все претензии к заводу изготовителю! — возмутилась тетка.
А у меня от её трескучего визга уже виски стало ломить.
— Да при всём. Завтра приходим и делаем тут ремонт. А сейчас прочь пошли.
Я вытолкнул обоих в подъезд. Вернулся — Марина с потерянным видом сидела уже на кухне, на табуретке, держа дочь на коленях.
— Да ты чего так убиваешься? Хочешь, я нагну твоих соседей, они не только тебе ремонт сделают — весь ваш вонючий подъезд вычистят и обустроят?
— Да меня просто достало всё. Понимаешь, прямо одно к одному. Только вздохнешь спокойно — и тут же новая напасть. Нет, спасибо тебе большое. Эта истеричка уже весь мозг мне исклевала. Мы с Оленькой гуляли, пришли с улицы — а тут всё плавает… А эти, — Марина показала наверх, — были на работе, я телефонов их не знаю, стучалась, стучалась, в ЖЭУ целый час не могла дозвониться, ну чтоб сантехника прислали, чтобы воду перекрыл… В конце концов плюнула и вызвала слесаря, потому что с потолка аж ручьями лилось…
— Да я все понимаю. Ты все верно сделала.
— Потом пока все убрала… И то ты погляди — ну это же бичарня какая-то теперь…
Я уж не стал говорить, что потоп не сильно попортил обстановку. В смысле, и до этого было ненамного лучше.
— Вот как мне сюда комиссию из опеки приглашать теперь? Было бы ещё лето, окна бы хоть открыла, просохло бы всё быстро, а так… И футон весь промок насквозь…
— Поехали ко мне.
Марина что-то хотела сказать, но тут же осеклась, посмотрела на меня в смятении.
— Я же не поэтому жалуюсь, просто поныла маленько, чтоб выговориться, чтоб просто полегчало, а не чтобы ты нас к себе…
— Марин, давай без этих дурацких реверансов. Я не жилетка, если ты мне говоришь о проблеме, я ее решаю, а не платочки подаю. Собирайся и поехали.
Она не двигалась, смотрела на меня исподлобья черт пойми с каким выражением. Потом сказала:
— Мне неудобно, ты и так столько всего сделал для нас, хотя не обязан, мы же тебе никто.
Это завуалированное «мы тебе никто» несло вполне конкретный посыл — между нами ничего нет и не будет. И хотя я и так это знал, а всё равно неприятно царапнуло. Мягко говоря.
С минуту я смотрел ей в глаза, и хотя мы оба молчали, но возникло явственное ощущение, что спорим, причем горячо и пылко.
«Поехали!» — мысленно убеждал ее я.
«Ни за что!» — упрямо отвечала она.
Я опустил взгляд ниже, на ее дочь, которая, прикорнув на плече, уже спала.
— Ты о ребенке подумай. Или вы на табуретках спать будете? И плесенью этой дышать? Я тебе по-дружески предлагаю реальный выход. Какие могут быть…
Она потупила взгляд, но все равно еще колебалась.
— Я тебя не трону, приставать не буду, вообще не прикоснусь, — глухо добавил я. — Даже не войду в ту комнату, где будете вы. Не бойся.
Несколько секунд Марина ещё молчала, обдумывала или сомневалась, не знаю, а потом кивнула…
Глава 20
Марина
Всю дорогу, пока мы ехали к Тимуру, меня терзали сомнения: правильно ли это — что я согласилась? Если так посмотреть со стороны — это всё же странно. Мы ведь действительно друг другу никто. Даже нет, начальник и подчиненная — вот кто мы. И если директор, приютивший у себя свою сотрудницу, вроде как молодец, вошел в положение, помог. То сотрудница, которая на это согласилась, наверняка вызывает вопросы. Опека уж точно этого не поймет.
Но Тимур прав — оставаться сейчас там было глупо, особенно если учесть, сколько раз Оленька переболела воспалением легких. А пока дело дойдет до комиссии, я что-нибудь придумаю.
Сам Тимур ехал молча. Впрочем, он и по жизни молчун. А еще интересно, почему он ушел от отца. Вернулся сюда из столицы ради него, то есть потому что тот заболел, а теперь, получается, его бросил… Сергея Михайловича я, понятно, не любила, но чисто по-человечески было жаль старика.
За этими мыслями я и не заметила, как мы подъехали к шлагбауму. Ну, конечно, Тимур поселился не абы где. Небольшой комплекс — всего с дюжину таунхаусов — располагался на берегу Ангары и по периметру был огорожен высоченным кованым забором, и чтобы туда попасть, надо было миновать охранный пункт.
Тимур коротко посигналил, из будки показался охранник, а в следующую секунду шлагбаум поднялся, пропуская нас. Проехав метров триста, мы остановились на небольшом пятачке перед двухэтажным домом на две квартиры, но с отдельными входами. Здесь все дома были такие — прямо как с картинки. А елочки, припорошенные снегом, и полуметровые столбики-фонари с круглыми горящими плафонами делали эту картинку ещё наряднее.
А вот в доме у Тимура оказалось неожиданно пусто, даже эхо гуляло. Он показал нам кухню, ванную и большую комнату с огромной кроватью, огромным телевизором и маленьким столиком. Хотя, вспомнила я, он же вот недавно купил себе квартиру, не успел, видимо, обзавестись вещами и мебелью.
Оленька, дремавшая всю дорогу, теперь проснулась и с настороженным интересом осматривалась. Держалась спокойно, правда, когда я хотела поставить её на ножки, она ни в какую не захотела сходить с рук.
— Чистое белье в шкафу, — Тимур раздвинул створку шкафа-купе, — перестелешь сама. В общем, обживайся. Чувствуй себя как дома.
Тут я обратила внимание, что он не раздевается, только кроссовки скинул у входа.
— А ты?
— А я переночую в гостинице.
— Так не пойдет!
Он повернулся ко мне, посмотрел так, что к щекам сразу прихлынул жар.
— А как ты хочешь? Чтобы я остался, и мы спали все вместе? — он кивнул на кровать.
Я вдруг смутилась, не найдя, что сказать. А он тем временем надел куртку, сунул в карман зарядник, прихватил макбук и ушел, оставив нас с Оленькой вдвоем в огромной пустой квартире.
Мне, конечно, было не по себе, но благородный жест я оценила. Хотя Тимур все равно для меня загадка. Непостижимая тайна. Его душа — не потемки, его душа — беспросветный мрак. И даже пытаться его понять — бессмысленно. Меня с ума сводят эти его метания, когда он то ноги об тебя вытирает, то, не колеблясь, вытаскивает из любых передряг. Просто не знаешь, что и думать…
