лампами по углам давали приглушенный свет. Одеяло. Мягкая кровать. Рядом с ней тепловые кристаллы, которые служили местными обогревателями. Я так и не выяснила, как они заряжались. Но стоило прикоснуться к кристаллу, то от него шло сильное тепло, которое приятно грело, но не обжигало.
Я попыталась сесть. Голова напоминала котелок. Еще и замутило. Хорошо, что рядом с кроватью стоял какой-то таз. Никогда в жизни не было так плохо. Мне казалось, что я умираю.
Кто-то подошел ко мне. Значок на груди показывал, что он лекарь. Склянка и травы. Да и цвет они любили зеленый. Как трава, с которой работали. Падая назад на подушку, я увидела, что это был какой-то родственник Фегле. Брат. Да они все друг друга братьями считали. И опять голова кругом.
Он протянул мне какой-то горький отвар. Отвратительное пойло. Я думала, что от него станет хуже. Хотела отказаться, но лекарь так на меня посмотрел, что возразить я не посмела. Горечь оседала на языке. Невкусно. Но тошнота отступила. Холодная тряпка на лоб и запах цитруса.
— Я тебе весь праздник испортила. Извини, — прошептала я. Он похоже удивился, но ничего не сказал.
Похоже я попала в больницу. Вскоре принесли на носилках мужчину. Почему-то он был в крови. Я сразу зажмурилась. Но не пронесло. Меня опять начало полоскать. Между мной и тем мужчиной поставили ширму, которая нас отгораживала. Больше не надо было наблюдать за кровью. От одной мысли о ранах мне опять стало плохо. Ему оказывали помощь.
* * *
Неприятно. Болеть неприятно и противно. А я заболела. Груда тряпок была свалена около ширмы. Лекарь одежду не жалел. Да и чего ее жалеть, когда нужно раны латать. Да что же такое! И когда все закончиться? Ответа пришел вместе с Шеной, которая заглянула ко мне. Сменила компресс и принесла очередную порцию гадкого отвара.
— Что со мной? — спросила я, попыталась улыбнуться. — Какой прогноз? Жизнь или смерть?
— Если пытаешься шутить, то жизнь, — ответила Шена. — Адаптация. Здесь другой воздух, чем на поверхности. Бактерии, вирусы. Обычно проходит все в более мягкой форме. Легкое недомогание. Простуда. Но из правил всегда есть исключения. Какой-то процент прибывших дает уникальные реакции. Например как Ринжа, которая проявила агрессию. Тебе навредила и себе. Аж скручивать и к кровати привязывать пришлось. Тебе повезло.
— Ага, повезло. Всего-то выплевываю внутренности, — пробормотала я. — А что с моим соседом по палате?
— Несчастный случай. Несколько переломов. Через пару дней в норму придет. Или думала у нас не бывает такого?
— Я не знаю, что я думала. Голова болит и думать отказывается, — пробормотала я.
— Тогда отдыхай, — легко сказала Шена.
— И долго отдыхать?
— Пока не поправишься. А ты торопишься куда-то? Это к девчонкам, кто здесь давно, завтра свататься придут. Тебе еще до этого долго.
— Да не хочу я замуж. Не особо и стремлюсь, — буркнула я. — А сейчас, когда я с расплющенным носом и разбитым лбом — так и вовсе красотой стало пугающей.
— Лета, насчет красоты ты не отвертишься. В местном вкусе. О тебе уже весь город знает. Даже если шрам на лбу останется, то это никого не остановит. Придет время, так проходу давать не будут. Насчет самого замужества, я сама не собиралась оседать и детьми обзаводиться. Хотела всю жизнь наукой заниматься. Только они так ухаживают, что вроде не заметно, не навязчиво, а потом раз и понимаешь, что без этого человека уже и жить не можешь. Придет время и все будет. Для начала надо смириться, что ничего не изменить. Принять, что ты тут застряла и назад не выбраться.
— Я вначале думала, что смогу на пиратском корабле улететь, когда они вновь сюда прилетят, — призналась я.
— Они могут и не прилететь. Может их уже поймали, а корабль арестовали.
— Или он развалился, — сказал я, вспомнив состояние корабля.
— Тоже вариант. Когда мой корабль разбился, то я могла ждать, например, тот же пиратский корабль. И через сколько он прилетел сюда? Я бы давно померла. А так, у меня куча научных трудов, муж, которого я люблю, трое сыновей. Да что говорить, той зимой я вошла в совет старейшин. О чем еще можно мечтать? Или можно было сидеть и в небо смотреть, в надежде, что кто-то когда-то прилетит. Когда придет осознание, что ждать больше нечего, а нужно действовать, тогда и все наладиться.
— Я стараюсь действовать. Учиться, узнавать…
— Время. Лета. Все сводиться ко времени. Ты смирилась, что будешь на кухне помогать, где-то в глуши. А теперь надо привыкнуть к тому, что будешь жить в пещере и на светильники любоваться. Мы выходим в долину, но летом. Большую часть жизни проходится жить именно в пещерах. Замкнутое пространство давит морально, так же как и запрет покидать горы. Пока не запрещают, так не особо и хочется, а как запрет возникает, то сразу возникает желание сделать против. Назло. Но тут надо понять эту необходимость. Этот народ не может иначе. То, что завещали предки, соблюдается свято. Любые новшества входят в жизнь довольно медленно, проходя проверку за проверкой, при этом новые идеи приветствуются. Парадокс, который я долго не могла понять, пока не приняла как данность. У каждого свои обычаи.
— Предлагаешь смирится и плыть по течению?
— Да. И не торопиться. Всему свое время. А пока выздоравливай. Завтра буду здесь дежурить, тогда и поговорим.
— Спасибо.
— Взаимно.
Она ушла. Я долго пыталась уложить в голове все, что произошло за последнее время. Вроде казалось, что я уже смирилась со всем. Даже за тканью ходила. Или все это была иллюзия? Желание обмануть себя и спрятаться от реальности? Я закрыла глаза. Вроде всего лишь на миг, но провалилась в сон.
Снег и тоска. Одной брести по снежной долине было страшно и холодно. Я плакала. Тоска и одиночество. Почему раньше меня никогда не напрягало одиночество? Раньше ведь комфортно жила одна. Работала. Путь жизнь была довольно серой и однообразной. Мне нравилось шить по вечерам дома, закрывшись в комнате. Когда мои ровесницы гуляли с ребятами, мирились, расставались, то я днем раскладывала бумажки, а вечерами шила. И почему мне раньше не казалось
