сени. Он мерз. И от страха, и от выпивки, и после тревожного сна.
Дрова, сложенные у лаза в погреб, покрылись кристалликами инея. Никитыч набрал охапку, занес в комнату. Под дверцей плиты — таз с углем. Крайнин выгреб кочергой в ведро пепел, натолкал в плиту бумаги, положил дрова, плеснул самогону. Гулкое пламя забилось, заметалось в утробе плиты. И сразу от чугунных конфорок потекло тепло. Он грел посинелые руки, а голова оставалась холодной и тяжелой.
Хватит! Так и скажу Спасителю. Либо давай смываться, либо пойду с повинной.
И тут Никитычу показалось, что мимо окон кто-то прошел. Вскоре постучали. Сильно заколотилось сердце. К нему почти никто никогда не приходил. Заметался по комнате, стал убирать со стола. А стук повторился. Все! За мной! Никитыч поплелся к двери. Сердце стучало так, словно в груди бил барабан.
21
Отрезанный ломоть
Мельников выпил кофе и поспешно вышел из комнаты. Ночные сумерки начинали таять. По улицам привольно гулял колючий ветерок, слабо мерцали у фонарей крохотные снежинки. Только что позвонил Волков. Велел зайти в гостиницу. Зачем в такую рань?
У Дома офицеров Александр Васильевич встретился с Булановой. Разрумянившаяся на морозе, в этот утренний час Зина казалась особенно привлекательной. Остановились.
— Ну... Как Маркин? Удалось что-то выяснить?
— Спите спокойно, Зина! Разберемся. Обязательно разберемся.
— Спать?.. А вот не спится.
Мельников понимал ее состояние. У самого на душе скребли кошки. Маркин... Случайно или не случайно он вчера вечером оказался в Доме офицеров? Попить захотел зимой-то?..
В гостинице Мельникова ожидал сюрприз. В комнате Волкова находился незнакомый человек. Высокий, крутоплечий, с крупным лицом. Большой нос будто раздваивался на широкой перегородке между ноздрями. Глаза строгие, пытливые. Но стоило ему протянуть руку для знакомства, и они сделались подкупающе улыбчивыми.
— Игнатенко! — назвался незнакомец. Лицо засветилось откровенным дружелюбием. Он как-то сразу расположил к себе.
Майор Иван Иванович Игнатенко, или, как часто называл его Волков, Три «И», оказался тем представителем их службы, о ком вчера говорил Степан Герасимович. Прилетел из Москвы в семь вечера, от аэропорта добрался пригородным поездом лишь к шести утра.
Приступили к делу. Основная задача Игнатенко — взять под наблюдение маркера Никитыча вне рабочего времени. Должен же он встречаться со своими коллегами. Лучше всего бы Ивану Ивановичу поселиться у самого Крайнина. На худой конец — рядом с его домом. Легенда: он, Игнатенко, в командировке. В гостинице свободных мест нет. Такие вещи здесь нередки и это не вызовет подозрений. Мельников еще раз предупредил, что вряд ли Крайнин возьмет к себе. Слишком замкнут и нелюдим. Но Игнатенко решил попробовать.
Вот и дом номер девятнадцать.
Открыв дверь, бледный и дрожащий Крайнин увидел рослого плечистого мужчину. Незнакомец так подкупающе улыбнулся, что страх отступил.
— Извините, батя. Спали, наверное!
— Не спал. Чего надобно-то?
— В командировку к вам на плодоконсервный угораздило. Может, пустите дней на десять на постой? В гостинице мест нет.
— Не обессудь, но не пущаю. Холодно и неуютно у меня.
— А не подскажете, кто пустит? — с такой неподдельной досадой спросил незнакомец, что даже неприветливый Крайнин участливо почесал всклокоченную голову.
— К Настьке ступай. Во-он напротив живет. Может, пустит.
Едва гость ушел, Никитыч метнулся к окнам. В тайниках души тлела настороженность. Следил за незнакомцем, пока тот не скрылся во дворе Насти. Приезжавших в командировки и ищущих жилье, он встречал не раз, но ругал себя, что послал к Насте. Мог бы подалее определить. Придется теперь, на всякий случай, потайной калиткой ходить.
Глянул на часы. Полдесятого. Пора «на свидание». Подбросил в плиту угля, стал собираться. В голове шумело.
С Приходько встретились у рощицы. «Победа» стояла за углом возле конечной остановки автобуса. Из машины Спаситель хорошо видел, как подошел из города автобус. В сторону рощицы Крайнин пошел один, когда все пассажиры разошлись по своим направлениям. Спаситель выждал немного, потом догнал его и посадил в машину.
— Ну, что случилось? — хмуро спросил Приходько.
— Не могу. Хватит, — как-то с хрипом вырвалось у Никитыча.
— Чего хрипишь? Попался или заячья душонка подводит?
— Не знаю. С той среды, как солдата убрали, кажется, вот-вот придут за мной.
— Когда кажется, надо креститься. Да пить поменьше!
— А может, солдат успел что-то сообщить?
— Не кисни, трус! Кребб сработал так чисто, что твой Мельников полысеет прежде, чем до истины докопается. — Спаситель умышленно не сказал Крайнину о сигнале бедствия.
Его уверенное спокойствие передалось Никитычу. Он решился:
— Послушай, Приходько! Недавно двух изменников судили. Они с повинной пришли. Знаешь, не так страшно. — И неразговорчивый Никитыч «засеменил» быстро-быстро, торопясь вылить накопившуюся за долгие годы боль: — Ну, что мы сделали с тобой страшного? Не убивали. Не истязали. Ну, ты малость немцев лечил. На моей совести тоже серьезного будто ничего... Ну, огребем по десять-пятнадцать лет. Зато конец собачьей жизни. Грюнке сейчас где-то коньяк сосет, а мы...
— А мы висеть с тобой будем, — зло оборвал Спаситель. — Серьезного, говоришь, нет? А Бородач? А выброс оружия в лапы немцев? А чьи паспорта мы носим? А катастрофа? А смерть солдата?..
Крайнин, который было затуманил себе голову мыслями о возможном помиловании, сразу сник. В отчаяньи выдавил:
— Что же делать? Не смогу больше. Нет...
Спаситель строго глянул на Крайнина.
— Что дрожишь, будто кур воровал? Может, действительно обнаружил, что за тобой слежка?
Никитыч рассказал о вчерашней встрече с Мельниковым.
Спаситель вспомнил наказ Грюнке: «Если Зайцев начнет колебаться, трусить — давить его жестко, приказом! С зайцами поступают по-волчьи». Но сейчас ситуация была сложной. Требовалась определенная дипломатия. Надо было любым путем заставить Крайнина хоть несколько дней помолчать. Приходько распорядился:
— Приказываю не ныть! Считаю, что страх от встречи с Мельниковым, твое очередное психическое перенапряжение. Но проверим. Кребб этим займется сегодня же. Если действительно грозит опасность, удочки смотаем немедленно.
Крайнин молчал.
— Крепись, Максим! — перешел Спаситель на дружелюбный тон. — Пойти с повинной — равносильно, что привязать груз на шею и прыгнуть в омут. Вывернемся! Не такие дела делали, да бог миловал.
Приходько пытался подбадривать, улыбался, а внутри клокотал гнев. Прав Кребб! Поганый трус видно выдал себя. Надо что-то предпринимать. Но за что мог уцепиться Мельников?
Врет, гад, в это время думал Крайнин. Только свою шкуру спасать будет. А меня... Лишний свидетель.
Между тем, они возвращались
