вручить оторопевшему княжичу. Не случившееся объятье. Она сгибается в глубоком поклоне, ответная мольба опадает листвой с уст:
— Примите. Он моей матери, убережет от бед. Я буду молиться о вас, молиться каждый миг, когда вы будете вдали от меня. Прошу, возвращайтесь, юный господин. Возвращайтесь живым и здоровым.
Золотые рога, серебряные рога. Багрянец доспеха.
— Берегите себя, юный господин, — напутствует учитель.
Качаются бутоны ликориса, поминая в речах сгинувших в пучине времени владык неба, владык земли, чей век оборвался по воле злого рока. Усмехается фаворит. Выступает войско, оставляя позади дом в девятый месяц четырнадцатого года.
***
Тодо наблюдает за листопадом. Наблюдает за первым снегом. Застыло поместье, погрузившись в дрему сумерек. На веранде девочка, укрывшись с головой холщовой накидкой, ловит снежинки. Кот под боком. Взлетает ворон, трагично его карканье.
Дымится кровь на стылой земле. Нет в сражении ни красоты, ни доблести, лишь греховная дикость. Резвится зверь, вскрывая глотки и клети грудей, вспарывая животы. Сгибаются ноги, сгибаются руки — неестественны углы. Разбиваются сосуды — вместилища огня, что тухнет на жестоком ветру.
Разоренная деревня украшена висельниками. Амбар исходит дымом и визгом запертых жителей. Пот, слезы. Рвота, экскременты. Слюна стекает по губам. Рана рассекла бесцветное пятно на скуле. Сочится кровь, одеревенели от нагрузки мышцы. Задохнуться. Ползет скверна. Немой ужас лопается со звуком отпущенной тетивы. Стрелы жалящим роем обрушиваются на головы, пока надрываются глотки, пока сталкивается кони. Лязг и бряцанье, вой и стон. Хлюпает болото там, где его не должно было быть.
Отворяются ворота. Падают ниц жители, встречая запахом паники, изводятся в раболепных речах. Племянник императора во главе колоны раздает приказы. Пасть Небесного Змея на его груди.
— Мой господин, я сам слышал, как он похвалялся, что, заняв трон, станет хозяином Хризантемы! — в отведенных князю покоях собрались приближенные к нему воины и военачальники. Восклицание фаворита заставляет их замолкнуть.
— Господин, — замечает аккуратно один из них, — племянник императора — неопытный бахвалистый мальчишка. И он был чудовищно пьян нынче, а у пьяного с языка что только не сорвется.
— Однако кто дает ему право открыто потешаться над нашим господином? Единственным свободным Цветком императорского сада, Потомком Вестников, потомком самого Иссу! — не унимается фаворит, исходит желчью, брызжет слюной. Сверкает хрусталь серьги, изуродовала ярость красивый лик. — Как он смел заявлять, что когда придет время, он приструнит Хризантему и вернет её во дворец, лишив всех милостей?
Гробовая тишина. И оттого зловещей низкий звук, заклокотавший в горле князя:
— Золотой щенок. В его крови ни капли истинной сути Небесного Народа. Одна вода.
Встает на дыбы олень стяга. Пылает очередной город, пылает взятая штурмом крепость, пылает мятежный храм. Раскрываясь исполинским бутоном, поднимаясь угольным столпом. Смрад гари и спутанные обрывки разлагающейся плоти. Раскаленная синева качается в колыбельке, ведь затоптан младенец, разрублен на куски. Растерзана мать. Какофония ненасытного нутра.
Кривляется бродячий актер. Фокусник прячет монетку под ореховыми скорлупками. Краткая передышка и переход, утонувший в памяти. Красные фонари тянутся рядами решетчатых веранд. Редкие хлопья снега оседают на землю. Голы ветви слив.
— Что же вы, юный господин. Развлекитесь.
— Женская ласка всегда приятна, а перед боем особенно бодрит.
Сидит в углу покоев княжич, пытаясь внутренне отстраниться от происходящего. Без слов дать понять, когда к нему, покачивая бедрами, направляется куртизанка. Выбелено лицо, вычернены зубы, вишневы губы. Она и правда понимает. Поймав взгляд из-под белесых ресниц, затравленный, разбитый, больной, подсаживается к другому. Подливает элегантно вино в опустевшую чашу.
А княжич думает о том, что в покоях этой куртизанки может спать её ребёнок. В её шкатулке могут быть скопленные на свободу деньги, а в её голове может быть желание убраться восвояси и не терпеть стягивающие с плеч одежду прикосновения. Мнущие груди, спускающиеся по животу ниже. Её глаза. Их глаза.
— Вы разве не мужчина? — язвительно спрашивает фаворит. Рука покоится на обнаженном бедре куртизанки. Хлопает по нему резко, ощутимо, вызывая у той вскрик. Покрасневшая кожа хранит отпечаток. Заячьи ушки женской прически хихикают кокетливо. — Ты, — одна из куртизанок сразу отрывается от чужих губ. — Порадуй-ка княжеского сына. Да как следует.
Не двигается княжич, словно вознамерившись срастись с комнатой, провалиться в стену, утонуть в полу. Пока подсаживается девушка. Её горячее дыхание находит ухо, обводит мочку, целует, оттягивает. Пробегают торопливо пальцы по шее юноши, оглаживают широкую грудь, легонько надавливают на живот. Наблюдает фаворит пристально и злорадно. Ловит судорожные эмоции на лице княжича. Беззвучный шепот, просящий девушку остановиться, не трогать.
Звон внутри, звон под кожей. Подобен мелким иглам, готовым прорезаться. Сдерживает его княжич, чтобы не располосовать ненароком ладони куртизанки, не перемолоть ей в труху пальцы, не обжечь лицо, что приникает к яремной впадинке, ласкает скомкано в попытке распалить. Страшно. Ей страшно. Как и ему.
Военачальники стараются не обращать внимание. Поглощенные собой и предоставленными им женщинами — теми, что будут дороже и умелей простой девки, отданной на потеху воинам. Те пусть резвятся на первом этаже, танцуя под взрывы хохота и нестройный хор да дразнясь задранными выше колен подолами.
Княжич же закусывает губу, горя заживо против воли, прежде чем раздается голос вошедшего отца.
— Оставь его, — смеряет сына взглядом князь. Заняв почетное место, властно указывает вздрогнувшей девушке на место подле своего колена. — Подойди.
И юноша закрывает глаза. Потому что теперь страх куртизанки оправдается. Потому что до утра она не доживет. Уничтоженная болью или же испустившая дух незаметно, не успев понять, затерявшись в стоне. Благость и единственная доступная милость.
Соседние комнаты предлагают уединиться. Поднимается князь, следует за ним фаворит, ведя в отдельные просторные покои приглянувшихся господину куртизанок. Закроется за избранницами ширма словно крышка ловушки.
Долгая ночь, бесконечная ночь. Как и все ночи с тех пор, как покинут дом. Мглистая река копит снег по берегам. Блеклое отражение огней, унылая серость камней. По другую сторону движутся толпы в оранжевом киселе фонарей, а тени раскачиваются, насыщаясь похотью.
Только бы не закрыть уши, только бы не подать виду. Смотреть в окно. Смотреть в никуда, прекратив существовать в месте, где вскоре слабо запахнет кровью. Краткий вскрик, и отсечены будут нити.
Сторожит фаворит сон князя. Выводит пальцами узоры на голой спине куртизанки. Брезжат вестники рассвета перекличкой жаворонков. Туманный розовой и сизая синева.
Княжича нет в покоях. Он спустился на крыльцо, чтобы умыться морозной дымкой, унять песок раздраженных глаз. Тишина. Мягкая, звенящая родниковой чистотой, лишенная суетности.
Храп в соседних комнатах. Одежды куртизанок — поникшие крылья бабочек. Не порхать им. Пустота застывших очей.
Трет переносицу фаворит, зарывается пальцами
