Бесстыдные увертки администрации по вопросу о Руанде вызвали достаточное отвращение у прессы и многих членов конгресса, чтобы в тот самый момент, когда Шелли крутилась и юлила в Вашингтоне, госсекретарь Уоррен Кристофер говорил репортерам в Стамбуле: «Если что-то волшебным образом изменится от именования всего этого геноцидом, то я произнесу это слово без колебаний». Тогда «мозговой трест» Клинтона выдал новое изобретательное прочтение конвенции о геноциде. Вместо того чтобы обязывать государства, подписавшие конвенцию, предотвращать геноцид, решил Белый дом, конвенция просто дает «добро» на такие превентивные действия. Это, конечно, была полная чушь, но, нейтрализовав слово «геноцид», такая новая трактовка позволила американским официальным лицам пользоваться им без боязни. Тем временем бронетранспортеры для всеафриканских сил вторжения застряли на взлетной полосе в Германии, а ООН выпрашивала 5‑миллионную скидку с цены аренды. И когда Белый дом наконец согласился предоставить скидку, не оказалось под рукой транспортных самолетов. Отчаянно желая иметь хоть какой-то козырь, чтобы показать его в ответ на непрерывно выражаемые в Америке тревоги по поводу Руанды, чиновники администрации взялись рассказывать репортерам о том, что Вашингтон вносит свой вклад в угандийскую оздоровительную инициативу по уборке более чем 10 тысяч трупов руандийцев с берегов озера Виктория.
* * *
ЧЕМ СТАРАТЕЛЬНЕЕ ВАШИНГТОН ПЫТАЛСЯ УМЫТЬ РУКИ ОТ РУАНДИЙСКИХ ДЕЛ, ТЕМ ГРЯЗНЕЕ ОНИ СТАНОВИЛИСЬ. В то же время Франция горела желанием выручить свои инвестиции военного и политического престижа в Руанде. Это означало — спасти наследников Хабьяриманы из «Власти хуту» от всевозрастающей перспективы полного поражения от рук ужасного «англоязычного» РПФ. Сношения между Парижем и Кигали оставались постоянными, сердечными и даже откровенно заговорщическими. Воинствующие французские дипломаты и их африканские подручные, как правило, вставали на официальную позицию руандийского правительства геноцида: мол, массовые убийства тутси — это вовсе не вопрос политики, а результат массового народного негодования, последовавшего за убийством Хабьяриманы; что «население поднялось как один человек», чтобы защитить себя; что правительство и армия хотят только восстановить порядок; что убийства являются продолжением войны с РПФ; что РПФ начал все это и на нем лежит большая вина, — короче говоря, что руандийцы убивают друг друга так, как приучены делать это по традиции, по первобытным племенным причинам, с незапамятных времен.
Если отставить в сторону такие мистификации, геноцид оставался фактом, и хотя Франция в прошлом редко стеснялась проводить односторонние партизанские военные вторжения в поддержку своих африканских подопечных, геноцид сделал такой шаг затруднительным и опасным. Французская пресса давила на политический и военный истеблишмент Франции разоблачениями его неприкрытого соучастия в подготовке и осуществлении бойни. Потом в середине июня у французского правительства возникла идея отрядить военную экспедицию в Руанду в роли «гуманитарной» миссии и провести ее под флагом ООН, послав вместе с ней наемные сенегальские войска, чтобы придать операции ауру многосторонности. Когда генерала Даллера из МООНПР спросили, что он думает о таком замысле, раздраженный генерал сказал корреспонденту лондонской «Индепендент»: «Я отказываюсь отвечать на этот вопрос — категорически». Многие африканские лидеры, не входившие в «франкофонный блок», например южноафриканский президент Нельсон Мандела и архиепископ Десмонд Туту, открыто высказывали сомнения в мотивах французов, а РПФ объявил план Парижа неприемлемым. Вечерами 16 и 18 июня в восточном заирском городе Гома с молчаливого попустительства французов приземлились самолеты с грузом вооружения для режима «Власти хуту», который был переброшен через границу в Руанду. Но 22 июня Совет Безопасности — жаждая избавиться от своего позора и будучи явно слеп к тому дополнительному позору, который на себя навлекал, — одобрил размещение в стране «беспристрастных» французов, выдав им двухмесячный мандат с тем самым разрешением применять наступательную силу, в котором систематически отказывал МООНПР.
На следующий день первые французские войска в рамках операции «Бирюза» вторглись из Гомы на северо-запад Руанды, где их восторженно приветствовали банды интерахамве — пели, размахивали французскими триколорами и несли плакаты с лозунгами «Добро пожаловать, французские хуту!» — в то время как диск-жокей СРТТ советовал женщинам хуту прихорошиться для белых мужчин, поддразнивая своих слушательниц: «Теперь, когда все девушки-тутси мертвы, у вас есть шанс!»
Выбор времени для операции «Бирюза» был поистине поразительным. К концу мая массовые убийства тутси сбавили темп, потому что большинство из них были уже убиты. Охота, разумеется, продолжалась, особенно в западных провинциях Кибуе и Сиангугу, но Жерар Прюнье, политолог, который входил в состав исполнительной группы, разрабатывавшей план французского вторжения, писал, что, когда планы мобилизации в середине июня шли полным ходом, БОЛЬШЕ ВСЕГО ПАРИЖ БЕСПОКОИЛ ВОПРОС, УДАСТСЯ ЛИ ИХ ВОЙСКАМ НАЙТИ КАКИЕ-НИБУДЬ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ СКОПЛЕНИЯ ТУТСИ, ЧТОБЫ НАПОКАЗ СПАСТИ ИХ ПЕРЕД ТЕЛЕКАМЕРАМИ. На большей части территории Руанды «Власть хуту» стала отдавать массам новые распоряжения: приказ убивать сменился приказом спасаться бегством перед наступлением РПФ. 28 апреля — уже давно, если считать по уплотненному графику руандийского апокалипсиса, — толпа в четверть миллиона хуту, бросившихся бежать перед наступающим РПФ, кипела перед мостом в Танзанию из восточной провинции Кибунго. Это было самое крупное и самое быстрое массовое бегство через международные границы в современной истории, и хотя среди «беженцев» были целые формирования интерахамве, подразделения ополченцев, городские и сельские советы и толпы тех штатских, которые засыпали церковь в Ньярубуйе и остальную территорию Кибунго трупами, беглецов без разбору принимали с распростертыми объятиями представители ООН и гуманитарные агентства и размещали их как беженцев в гигантских лагерях.
Еще до того как Франция начала заговаривать о «гуманитарной» военной экспедиции, РПФ контролировал Восточную Руанду, и его силы неуклонно продвигались на запад, широкими клещами охватывая Кигали с севера и юга. По мере их продвижения миру транслировался весь масштаб истребления тутси на отвоеванных территориях. В то время как лидеры руандийского правительства и СРТТ утверждали, что РПФ убивает всех хуту, каких найдет живыми, а французские военные пресс-атташе пропагандировали идею о «двустороннем геноциде» и называли РПФ «черными кхмерами», в умах международной прессы превалировал образ потрясающе дисциплинированной и корректной армии мятежников, полной решимости восстановить порядок. Для всех тутси (и для большинства хуту с чистой совестью) главной надеждой на спасение было добраться до зоны РПФ или дождаться, пока она до них доберется.
РПФ, состоявший в то время из примерно 20 тысяч бойцов, теснил национальную армию, более чем вдвое превосходившую его численностью, поддерживаемую ополчением и огромной массой штатских, мобилизованных для «самообороны», вынуждая ее отступать. У любого из тех, кого беспокоило благополучие «Власти хуту» (а такими были очень многие во Франции), не мог не возникнуть очевидный вопрос: Что пошло не так? Самый простой ответ заключался в том, что руандийский режим «Власти хуту» саботировал собственные военные усилия на фронте ради завершения геноцида, так же как делали немцы в последние месяцы Второй мировой войны. Но в Руанде действовала и более тонкая динамика. С самого начала войны с РПФ в 1990‑х экстремисты-хуту поддерживали свои геноцидальные чаяния перевернутой с ног на голову риторикой о виктимизации хуту. Теперь «Власть хуту» руководила одним из наиболее вопиющих преступлений столетия — явно безжалостным массовым политическим убийством, и единственным для нее способом остаться безнаказанной было продолжать играть роль жертвы. Оставляя Руанду РПФ и ведя толпы людей в эмиграцию, лидеры «Власти хуту» могли сохранить контроль над своими подданными, учредить «охвостное»[15] эмигрантское правительство в спонсируемых ООН лагерях и притворяться, что оправдались их худшие опасения.
