мне чей-то ленивый голос, который я слышал впервые. Значит, это не начальник, не руководитель полетов. Какой-то мелкий сотрудник, возможно, кто-то из инструкторов.
– Аллё! – дурашливым голосом, каким, по моему мнению, должен говорить не вполне умный, не вполне законопослушный, любящий кутежи молодой деляга. – Я, пардон, не ошибся? Это тут на самолетах катают?
– Да, – раздалось в трубке после недолгой паузы.
– Короче, летать хочу. С детства ни друшлять, ни берлять не могу, всё о самолетах думаю. Даже с нар на зоне падал, снилось, что с парашютом. Умасли душу, братан, покатай ядово, чтоб меня приходнуло как следует, и дружбаны на земле от зависти позеленели. А то они думают, что я как жопа на два унитаза…
– К сожалению, все полеты временно приостановлены.
– Ты ж меня по живому режешь, братан!! Вот так всегда! Стоит мне на какой-нибудь подвиг решиться, как – раз! – и облом. И когда же вы там снова раскочегаритесь?
– Не знаю. До особого распоряжения.
– Ну, ты меня, братан, по самому больному месту ударил. У вас там что, керосин закончился? Так я подгоню цистерну, и филки отвалю, сколько надо. Мне разве в крысу на святое дело?
– Нет, не в керосине дело, – нехотя ответил голос. – Тут у нас… В общем, чепэ случилось. – Он тянул слова, думая, как бы сказать мягче, чтобы не потерять навсегда хорошего клиента, явно готового сорить деньгами. – Самолет пропал.
– Пропал?! – ахнул я. – Какой-нибудь чушок угнал, что ли?
– Нет, никто не угнал… Мы еще сами толком не знаем… По-видимому, он совершил аварийную посадку. Но вот где именно – вопрос… Вы позвоните нам через недельку, может быть, к этому времени всё прояснится.
– Без базара, братан! Позвоню! – ответил я, повесил трубку и выскочил из кабинки, так как там уже нечем было дышать.
Они не знают, куда пропал самолет! Они не знают, что я упал в море! Они вообще ничего не знают – как и то, жив я или нет! Замечательно! Превосходно! Ядово, как сказал мой герой, которого я только что старательно разыграл.
Я невольно улыбался, потому что всё получалось здорово и даже немножко весело. Хотя и чуток страшно. Потому как идея, пришедшая мне в голову, была с душком. Если бы ее выдала Ирина, это было бы простительно. Но как я мог додуматься до такого!
Но додумался, так додумался. Выгода налицо. Если осуществить эту бредовую идею, то я смогу распрямить крылья, гордо поднять голову, и перестану озираться. Вот только Ирина… Ирину мне было жаль. Ей предстояло испить горькую чашу до дна и выступить в роли некоего гарантирующего символа.
В город я поехал на рейсовом автобусе. Это было утомительное и долгое дело. Сначала автобус медленно и дымно взбирался по серпантину на перевал, нагреваясь, словно метеорит, вошедший в плотные слои атмосферы. Затем так же долго спускался. Полчаса у него ушло на то, чтобы преодолеть мыс, который на скутере я обогнул за одну минуту. Я ругал себя за то, что не пошел по берегу пешком. Особенно крепкие выражения в собственный адрес я начал выдавать после того, как сидящий рядом со мной пьяный в дымину мужик начал заваливаться набок. Я придавал его разомлевшему телу вертикальное положение, но всякий раз мужик снова заваливался на меня, и с его головы мне под ноги падала замусоленная кепка. За этим занятием дорога прошла незаметно. На предпоследней остановке мужик вдруг продрал глаза, посмотрел в окно, жутко закричал, чтобы водитель подождал, и ринулся на выход. Оставшуюся часть пути до автовокзала я ехал с комфортом, удобно расположившись на широком сидении. Когда выходил, увидел на полу кепку моего нетрезвого попутчика.
У магазинной витрины я, поборов брезгливость, примерил ее и удивился тому, как неузнаваемо она изменила мою внешность. И тотчас в моем сознании родилась легенда. Пока я шел к своему дому, эта легенда обросла деталями и подробностями.
Из парковых кустов я недолго рассматривал свой дом, с щемящей грустью «прогуливался» взглядом по своей лоджии, овитой диким виноградом, взирал на кухонное окно, из которого так часто вылетали головокружительные запахи запеченной буженины, тушеных бараньих ребрышек, классического узбекского плова, а также дружные застольные песни! Сглотнув слюну, я мысленно провел черту от кухонного окна до земли, но черта задела край козырька подъезда. Что ж, тем лучше!
У Шерлока Холмса было множество надежных способов добывания информации, и я не стал изобретать велосипед и решительно направился к ближайшему продуктовому магазину. Мне повезло, и я сразу нашел двух замызганных подростков, которые рыскали по мусорным урнам в поисках стеклянных бутылок.
– Деньги нужны? – спросил я, чем сразу стал для них более интересен, нежели мусор.
– А сколько дашь? – нагло спросил белесый пацан со сколотым передним зубом.
– Десять долларов, – ответил я и сразу, чтобы не было никаких сомнений в честности сделки, вынул из кармана купюру.
– А что надо? – осторожно поинтересовался другой – лопоухий, как слоненок.
Я завел их в кусты, откуда наблюдал за домом, и показал на подъезд.
– Всё, что лежит на козырьке, собрать в пакет и принести мне.
– А если там кошелек с деньгами? – смело предположил белесый.
– Кошелек, золотые кольца, бриллиантовые сережки и колючи от «мерседеса» можете оставить себе, – великодушно разрешил я. – А все остальное – мне.
Парни переглянулись. Они пока не понимали, в чем заключается фокус-покус.
Через пять минут, задыхаясь от бега и желания поскорее заполучить обещанные баксы, они вернулись с полным пакетом мусора. Я тут же вывалил содержимое на землю. Пустые пластиковые бутылки, разбухший от дождей самоучитель по вязанию крючком и погнутую алюминиевую кастрюлю с пригоревшей кашей я велел сразу же отнести в мусорный контейнер. А вот мои влажные джинсы, футболку и обломок посадочного щитка я откинул ногой в сторону. С джинсами я расправился жестоко: напрочь оторвал одну штанину. Футболку тщательно потоптал, а потом еще вытер об нее ноги. Затем аккуратно сложил всю эту рвань в пакет и туда же сунул обломок щитка.
– Держите! – сказал я, протягивая пацанам купюру.
Лопоухий нерешительно взял деньги, повертел доллары и посмотрел на меня как на идиота. Его товарищ отступил от меня на шаг –
