-Как мне кажется, ваше величество, вы поторопились с этим обещанием, — настаивал герцог Хильдебранд, — Луп, по-прежнему, наш самый опасный враг- и сейчас, когда он воюют с сарацинами самое время вернуть себе Аквитанию.
— Как бы кто не относился к Лупу, сейчас он воюет за дело Христа, — возразил Дрогон, герцог Шампанский, — и если наш король ударит ему в спину...его могут счесть таким же пособником врага, каким считали самого Лупа.
-Какая разница, кто и кем будет считать? — фыркнул бретонец Кономор, — Аквитания — самая богатая из франкских земель и пока ею владеет Луп — он всегда сможет снова атаковать. Нужно ударить по нему, пока он завяз на юге.
-Он завяз не в одиночестве, — возразил Канвульф, — а в союзе с астурийцами и лангобардами. Если мы ударим по Лупу, то они могут вступить в войну — и тогда уже мы завязнем на юге, причем надолго. Редвальд только этого и ждет, пока он накапливает силы. Недавно его союзники-даны грабили и убивали в Бессене, а на днях, как мне сообщили мои люди на севере, королева Энгрифледа высадилась на материке со своим войском. Сейчас англосаксы, вместе с фризами и данами, осаждают Турне, город Хлодвига, пока сам Редвальд и его ручной Меровинг штурмуют Трир. Когда эти два города падут, язычники пойдут на Суасон, Реймс и дальше вглубь страны.
При произнесении имени королевы, лишившей его трона Уэссекса, лицо Эльфрика исказила злобная гримаса.
— Я король франков, — дрожащим от ярости голосом отчеканил он, — и я же хранитель веры, которую сейчас атакуют враги Христа. Вечной погибели обречется моя душа, если я нарушу слово данное архиепископу перед алтарем, в день моей свадьбы и коронации. Решено — завтра же мы выступаем за язычников.
Он обвел собравшихся вызывающим взором: Хильдебранд пожал плечами, Кономор яростно блеснул глазами, но промолчал, а Канвульф, также как и большинство франкских вельмож, всем видом выражали поддержку Эльфрику. Король сказал свое слово — слово, что решит как итог войны, так и судьбу всех трех владык франков.
Гора Зверя
— Воля , конечно, ваша, Ваше Величество, только что там делать христианскому королю. Нехорошее это место, вот, что люди говорят.
— Люди много чего говорят, — усмехнулся Луп Аквитанский, — всем охота почесать языки. Сам-то ты видел то, о чем они болтают?
-Я? Нет. Но говорят, Ваше Величество.
Своим одеянием и внешним видом Гуго, граф Гебодана больше напоминал зажиточного крестьянина или средней руки купца, чем вельможу: дородный широкоплечий мужчина, с обрюзгшим лицом и бегающими карими глазами. Одет он был в коричневый плащ, поверх короткой туники и такого же цвета брэ, заправленные в голенища коротких сапог из телячьей кожи. Из оружия он имел лишь небольшой меч, приталенный к охватывавшему талию широкому поясу. В целом же граф, а по сути, не особо знатный владетель здешних мест, возведенный в графское достоинство лишь за своевременно проявленную лояльность,- сильно уступал внешне королю, в его красном плаще, наброшенных поверх золоченых доспехов, тускло блестевших в свете заходящего солнца. Кроваво-красные отблески озаряли и лесистые горы, на вершине одной из которых и стоял черный конь Лупа. Рядом с ним, также на конях, стояли королева Отсанда и два десятка воинов из Васконии. Все они смотрели на то место, о котором говорил граф: скалистое плато к юго-западу от Лесуры, величайшей вершины Севеннских гор.
— В любом случае мне там делать нечего, — с деланным безразличием пожал плечами король, — к утру мне надо быть в Лионе. Так что здесь мы и попрощаемся, любезный граф.
— К ночи, может не стоит, ваше Величество, — робко произнес Гуго, — заночевали бы здесь.
-С удовольствием, — рассмеялся Луп, — как только ты отстроишь себе обиталище, более подобающее твоему новому титулу и подходящее для приема короля. До тех же пор — уволь, я предпочту провести время на свежем воздухе. Заодно и поохочусь, а то за всеми этими войнами так и не нашлось времени на отдых.
С этими словами он тронул поводья коня и направил его вниз, по уходящей вглубь лесов тропке. Вслед за ним направилась и остальные его спутники, оставив графа Гуго одиноко стоять на скалистой вершине.
Бондонское плато и впрямь могло смутить богобоязненного христианина своими гранитными менгирами и кромлехами, расставленными, казалось, в совершеннейшем беспорядке. В центре самого большого круга из камней горел костер, на котором стоял небольшой котелок с бурлящим, дурно пахнущим варевом. Перед костром лежало и три плачущих младенца, неведомо как выкраденных Отсандой из окрестных деревень. Сама королева двигалась вокруг костра, крадучись, словно огромная кошка — и мало кто средь благородных семейств Аквитании узнал бы сейчас супругу Лупа. Обнаженное тело прикрывали лишь ее распущенные волосы, украшенные венком из ядовитых трав, да пояс из змеиной кожи, с заткнутым за него острым ножом.
