Ведь так? Странное предчувствие затапливает душу… Как Ваня узнал, что мы здесь? Если не разговаривал с Костей? А если разговаривал, почему спрашивает о наших отношениях?
– Алешка, ты выучил? – кричу, желая изгнать вязкую тишину.
– Да, мамуль. – Костик прибегает в кухню с учебником английского. – Только названия цветов остались.
– Ну так давай… Что там у тебя? – произношу, навострив уши. Из ванной по-прежнему льется вода. Наверное, Иван решил принять с дороги душ? – Рассказывай быстренько, а потом отнесёшь дяде Ване полотенце. Хорошо?
– Да, мам. Слушай. Роза – rose flower, астра – aster, нарцисс – narcissus, ромашка – chamomile, ландыш – may-lily, гладиолус…
– Что? – шумовка выпадает из моих рук, кровь бьется в барабанные перепонки. – Повтори, сынок. Как ты сказал?
– Заново, мамуль? – тянет Алешка расстроенно.
– Нет… Ландыш как будет?
– Там два варианта перевода, но я запомнил may-lily. Так легче.
Май-лили… Май-лили, черт бы тебя побрал! Ма-леев! Господи, как я не догадалась? Ведь столько времени занимаемся с Алешкой, а до чертовых цветов добрались только сейчас! Ну почему именно сейчас я все поняла? И… вспомнила. Я видела Ваню в тот злополучный день. Покупала в кассе билет на электричку, а он проходил мимо. Тогда это не показалось мне странным… Ну, прошел мимо знакомый парень, и что? Мало ли их проходит за день? Май-лили… Май-лили… В голове крутится дурацкая фраза, а в душу заползает серый мрак. Мне страшно… Теперь понятно, почему Ваня приехал? И почему спрашивал про наши отношения… Неужели, «Ландыш» он?
– Алешка, беги подальше от дома. Не спрашивай ничего, ладно? – присаживаюсь на коленки и смотрю сыну в глаза. Вынимаю из кармана телефон и спешно набираю цифры телефонного номера Духина. Занято, черт! Или перебои со связью – для села это не в диковинку.
– Мамуль, там жара такая, не хочу, – канючит он. – Вечером пойду с ребятами погуляю.
Ну как ему объяснить? Поздно… Дверь в ванную открывается, в проеме вырастает мощная фигура Ивана. Волосы мокрые, лицо красное от пара. Подношу к уху телефон, слушая тишину… Давай же, Духин, ответь. Спаси меня, если успеешь. Костя перезванивает сам.
– Вёсенка, любимая, как вы? – непринужденно произносит он.
– А что же ты не сказал о сюрпризе? – улыбаюсь, смотря Малееву прямо в глаза. – Ванюшку нам прислал. Мы сейчас пельмени будем есть. Я у твоей мамы нашла пельменницу, представляешь? – собираю в голосе все спокойствие, на которое способна.
– Весна, бегите к участковому, слышишь? Пункт полиции находится на улице…
Ничего я не слышу… Картинка расплывается, двоится, телефон соскальзывает из моих рук на пол. Все, как тогда… Он чем-то меня опоил. Я пила воду, а моя чашка так и осталась стоять на столике возле плиты.
– Алешка, маме нехорошо. Беги, погуляй. Я сейчас ей помогу, – слышу будто сквозь вату голос Ивана.
– Может, за врачом сбегать? – испуганно спрашивает Алеша.
Я хриплю, хватаю воздух ртом, не могу пошевелить конечностями. Кричу, а голоса нет… Вязну в кошмаре, ставшим реальностью.
– Я ей окажу первую помощь. Беги, не мешайся. Собери маме цветов в поле. Ей понравится. Она просто… перегрелась, сейчас все пройдет.
Сынок послушно убегает на улицу, а я падаю на пол. Вижу склонившееся надо мной лицо Ивана… Все, как тогда – тоннель времени несет меня в прошлое, воспоминания оживают, выплывают как рыбки из-под камней. То же лицо, мощное, грузное тело…
– Я хочу закончить начатое, Весна. – Слышу его последние слова, а потом наступает темнота…
Глава 44
Весна.
Меня пробуждает пульсирующая боль в запястьях. Разлепляю глаза, встречая темноту. В ноздри забиваются запахи сырости и влажной земли. Я в подвале. Мама Кости хранит здесь картошку, лук, соленья и пустые банки. А еще здесь есть второй выход, о котором Малеев не знает… Прищуриваюсь и оглядываю себя. Скула ноет от удара, крепко связанные веревкой запястья с трудом двигаются. Он уже успел меня… изнасиловать?
– Очнулась? – дверь хрипло распахивается, и в проеме вырастает Иван. – Слишком громко стонешь, куколка. И ерзаешь тоже.
Господи, поверить не могу, что это наш Ваня… Верный друг и сослуживец папы, тот, с кем мы пели под гитару и жарили шашлыки, бегали на дискотеку под открытым небом, устраивали посиделки в институтской общаге…
– Развяжи, – хрипло командую я, наполняясь яростной решимостью. – У меня руки затекли, развяжи немедленно!
– И не подумаю.
Ваня склоняется надо мной, обдавая горячим дыханием и проводит кончиком языка по моему плечу.
– Оставь меня в покое, урод! – кричу, задыхаясь от омерзения. – Что тебе от меня надо? За что? Мы же… мы же всю жизнь знаем друг друга… Ванечка, что с тобой случилось?
Мне надо разговорить его. Папа как-то рассказывал, что при спасении заложника важна каждая минута. И много раз повторял: «Спасение утопающих в руках самих утопающих…». Не думала, что спустя столько лет его рассказы о работе мне пригодятся. Минута… Мне нужно продержаться ровно столько. А потом будет новая минута… Я буду разговаривать с ним, задавать вопросы, восхищаться его силой и мужеством, возможно, жалеть… Я сделаю все что угодно, чтобы выжить…
– Ванечка, скажи, в чем я виновата перед тобой? Ты же убьешь меня, да? – испуганно блею я.
– Убью.
– Ну так… Расскажи мне напоследок все, о чем столько лет молчал. Тебе же легче будет. Вот увидишь! Я точно говорю. – Забываю о парализующем страхе. Дышу глубже, стараясь усмирить заполошный пульс и успокоиться. Он не успел ничего со мной сотворить… Не понимаю почему, но… Моя одежда до сих пор на мне.
– Что ты знаешь о боли? А? Сучка избалованная! – кричит он, пиная носком ботинка пустую трехлитровую банку. – Он был моим единственным близким человеком. Максим, мой брат. – На последнем слове голос Малеева надламывается. Я не знаю никакого Максима… Костя не успел посвятить меня в подробности расследования, но я твердо верю, что он меня спасет. Прямо сейчас он мчится на всех парах сюда – в маленькое село, расположенное почти в пятистах километрах от нашего города… Очнись, дурёха, Духин не успеет. Если только он не летит на вертолете.
– Расскажи мне о нем. Какой он? – произношу мягко, боясь пошевелиться и прогнать повисшее между нами перемирие.
– Его больше нет, Весна… И виноват в этом твой отец – генерал Завьялов. Ему не надо было подписывать эти чертовы документы, вот что я скажу! А он подписал, потому что в его части случился недобор. – Цедит Иван сквозь зубы.
Меня знобит от холода, струящегося от каменного пола, запястья саднят, тело ломит… Но я готова сидеть здесь сколько угодно, лишь
