И он сказал ему:
— О мастер Маруф, почему ты плачешь? В чем причина твоего горя? Подойди! Иди сюда, передохни и расскажи мне, какое несчастье постигло тебя?
И Маруф подошел к красивой витрине лавки кондитера и после приветствия сказал:
— Нет иного спасения, кроме как у Аллаха Милосердного! Злая судьба преследует меня сегодня, и она даже отказала мне в хлебе для ужина.
А поскольку кондитер настаивал и просил рассказать ему все в подробностях, Маруф сообщил ему о приказе жены своей и о невозможности из-за отсутствия прибытка в течение дня купить не только кенафу, но и обычный хлеб.
Когда кондитер услышал эти слова от Маруфа, он ласково рассмеялся и сказал:
— О мастер Маруф, не мог бы ты сказать мне, сколько унций кенафы дочь твоего дяди хочет, чтобы ты ей принес?
И он ответил:
— Может, ей хватит и пяти унций.
Тогда кондитер ответил:
— Нет проблем! Я собираюсь дать тебе пять унций кенафы, а ты заплатишь мне за нее, когда щедрость Аллаха снизойдет и на твою голову.
И он взял большой поднос, на котором кенафа плавала в масле и меде, и вырезал большой кусок, весивший больше пяти унций, и он отдал его Маруфу и сказал:
— Эта кенафа из тонких нитей — угощение достойное того, чтобы быть поданным и к царскому столу. Однако я должен тебе сказать, что она подслащена не медом, а сиропом из сахарного тростника, так она намного вкуснее.
И бедняга Маруф, который не видел разницы между медом и сиропом из сахарного тростника, ответил:
— Она принята из рук твоей щедрости.
И он хотел поцеловать руку кондитера, который воспротивился этому и сказал на прощание:
— Это угощение предназначено для дочери твоего дяди, но тебе, о Маруф, эта кенафа не достанется на ужин, поэтому вот, возьми, ради Аллаха, этот хлеб и этот сыр и не благодари меня, потому что я всего лишь Его посредник.
И он подарил Маруфу вместе с превосходной кенафой свежую и ароматную лепешку и головку сыра, завернутую в фиговые листья. И Маруф, у которого за всю жизнь его не случалось столько всего хорошего в одно и то же время, не знал, как и благодарить щедрого кондитера, и в конце концов ушел, подняв глаза к небу, чтобы засвидетельствовать благодарность своему Благодетелю.
И он прибыл в свой дом, нагруженный кенафой, прекрасной лепешкой и головкой сыра. И как только он вошел, жена угрожающе закричала на него пронзительным голосом:
— Ну что, принес кенафу?
И он ответил:
— Аллах великодушен. Вот она.
И он поставил перед нею блюдо, которое ему одолжил кондитер, на котором была разложена хрустящая кенафа из тонких нитей во всей своей кондитерской красе.
Но как только злосчастная супруга увидела эту кенафу, она издала пронзительный крик негодования, захлопала себя по щекам и воскликнула:
— Да проклянет Аллах побитых камнями! Разве я не говорила тебе принести мне кенафу, приготовленную на пчелином меду? А теперь, чтобы посмеяться надо мной, ты принес мне нечто, приготовленное с сиропом из сахарного тростника! И ты думал, что тебе удастся обмануть меня и что я не распознаю обман? Ах ты несчастный, ты, верно, хочешь убить меня, вернувшись домой?!
И бедный Маруф, трепещущий от вылитого на него гнева, чего он никак не ожидал, пробормотал извинения дрожащим голосом и сказал:
— О дочь добрых людей, это кенафа, а больше я ничего не знаю. Я не покупал ее, добрый кондитер, которого Аллах наделил милосердным сердцем, сжалился над моим состоянием и дал мне ее взаймы, не назначив срока оплаты.
Однако ужасная мегера воскликнула:
— Все, что ты тут бормочешь, всего лишь слова, которые не вызывают у меня никакого доверия! Вот! Держи свою кенафу с сиропом из сахарного тростника! Я не стану ее есть!
И, сказав это, она швырнула блюдо с кенафой ему в голову, добавив при этом:
— Вставай, негодный сводник, пойди и принеси мне немного кенафы, приготовленной с пчелиным медом!
И вдобавок к этим словам она так сильно ударила его в челюсть, что сломала передний зуб, и кровь потекла по его бороде и по груди. При этом нападении жены бедный Маруф, обезумевший и окончательно потерявший терпение, защищаясь, сделал инстинктивный жест рукой и слегка задел ею голову мегеры. А она, еще более разъярившись от этого случайного проявления защиты, бросилась на него, схватилась обеими руками за его бороду и, повиснув всем своим весом на бороде, громко завопила:
— Помогите, мусульмане! Убивают!
Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада заметила приближение утра и умолкла, не желая по своей скромности злоупотреблять разрешением царя.
А когда наступила
ДЕВЯТЬСОТ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ НОЧЬ,
она сказала:
Разъярившись от этого случайного проявления защиты, жена бросилась на него, схватилась обеими руками за его бороду и, повиснув всем своим весом на бороде, громко завопила:
— Помогите, мусульмане! Убивают!
И на ее крики прибежали соседи и встряли между ними, и им было очень трудно избавить бороду несчастного Маруфа от стиснутых пальцев его злосчастной жены. И они увидели его окровавленное лицо, грязную бороду и сломанный зуб, не говоря уже о волосах, которые разъяренная женщина вырвала у него из бороды. И, давно зная о ее недостойном поведении по отношению к этому бедному человеку и, кроме того, видя доказательства, однозначно доказывающие, что он опять стал жертвой бедствия, они стали выговаривать ей, призывать ее образумиться и стыдить ее, и их речи возымели бы действие на любого, но только не на нее. И таким образом обвиняя ее, они добавили:
— Мы все обычно с удовольствием едим кенафу, приготовленную с сиропом из сахарного тростника, и мы находим ее намного лучше, чем приготовленную с пчелиным медом. В чем же тогда преступление, совершенное твоим бедным мужем, и чем он заслужил жестокое обращение, сломанный зуб и вырванные из бороды волосы?!
И они единодушно прокляли ее и пошли по своим делам.
Однако, как только они ушли, строптивая мегера повернулась к Маруфу, который молчал в своем углу на протяжении всей этой сцены, и сказала ему грозным и еще более ненавистным голосом:
— Ах вот как! Значит, ты настраиваешь против меня соседей! Хорошо! Теперь ты увидишь, что с тобой будет!
И она отошла и села неподалеку, глядя на него глазами тигрицы и обдумывая страшный план мести. А Маруф, искренне сожалевший о своем невольном жесте рукой, не знал, как ее успокоить. И он решил подобрать кенафу, которая лежала среди осколков блюда, и, аккуратно разложив ее, робко протянул ее жене своей
