что фактория перейдет к новым владельцам, но…
Еще одна ночь без сна. На следующее утро владельцы не появились – ни новые, ни старые, Ингрид сложила свой маленький чемоданчик и снова вместе с детьми пошла на пристань, где встретила и проводила теплоход.
Но к этой же пристани причалила и «молочная» шхуна, перестроенное рыболовное судно отцовского школьного друга Паулуса.
Со шхуны выгрузили пустые бидоны, и Ингрид, держа Феликса за руку и подхватив Сюсанну, прошла по трапу на борт и попросила взять их с собой. Паулус выглянул из рубки и сказал, что об этом и речи быть не может. Ингрид с чемоданчиком вернулась на берег, посадила Сюсанну в колясочку и накрыла одеяльцами, а сама уселась на землю, зажав коляску коленями. Феликс уселся рядом. Паулус вышел на палубу и повторил: он не может взять их на борт. Для этого требуется разрешение от родителей, да и погода плохая, возможно, на Баррёе вообще пристать не получится. Ингрид не отвечала. Неподвижно сидя на земле, она плакала. Феликс молчал.
Глава 42
Их встретили Барбру и Мария – с двумя бидонами молока они стояли на новой пристани Баррёя и ошарашено смотрели на палубу, где уснувшая было Ингрид только что проснулась, разбитая, с затекшими руками и ногами. Детей укачало до рвоты, так что их едва смогли спустить на землю. Бранясь, Паулус снес их одного за другим на пристань, а потом еще и коляску, от которой здесь все равно не было толку. Но, по крайней мере, в нее положили Сюсанну и понесли до дома, как на носилках.
Феликс взбодрился и пошел сам. Но теперь он держал Ингрид за руку.
Когда они оказались дома, в тепле, Ингрид повторила свой рассказ четыре раза, а потом еще раз, пока не уснула, лежа в кухне на лавке, она все говорила и говорила, переполненная чувством, которого не опишешь, – облегчением оттого, что она снова была дома, посреди моря, с двумя чужими, невыносимыми детьми.
Через два дня Мария отправилась в деревню и попробовала было распутать этот клубок, но вернулась ни с чем: дед Сюсанны и Феликса был не в состоянии ничего объяснить, пасторская жена еще не вернулась, а Маргот из лавки…
Прошла еще неделя.
Погода стояла плохая, и «молочная» шхуна два дня не ходила. Мария снова побывала в деревне, но с тем же плачевным результатом, Сюсанна тем временем спала вместе с Ингрид, а Феликс – один в двуспальной кровати в северной зале. Он больше не вопил, один раз попытался было, но Барбру положила этому конец. Она отвела его в хлев и стала учить доить коров, потому что сын ее, хоть он и мужчина, это умеет. Феликс плакал, доил коров и ни разу не пожаловался, что по кому-то скучает. Он попросил игрушки, и ему дали инструменты. Тогда он перестал плакать. Ему отдали одежду, из которой вырос Ларс, и спустя три дня Феликс вышел вместе с Ингрид в море ловить на поддев рыбу, хотя он не умел ни грести, ни обескровливать рыбу – неужто этот мальчик и впрямь вырос на рыбной фактории?
Но у Ингрид прибавилось терпения – здесь, дома, она была в родных водах. Феликс слушался и пыхтел и на следующий день снова вышел с ней в море. Когда его просили, он таскал дрова и торф и вместе с Барбру крутил сепаратор, а в доме Сюсанна ползала по кухне, и болтала, и, похоже, того и гляди собиралась подняться на ноги.
Ее стали приучать к горшку, сажая на стульчик Ларса. Мария сжимала ее коленями и держала, а потом отпускала, и Сюсанна падала, а потом то же самое проделывала Барбру. Сюсанна падала, и ползла, и падала, и позже тем же вечером Феликс забрался на колени к Барбру и не желал слезать. Они сидели так, пока Феликс не уснул. Тогда его отнесли наверх и уложили в кровать. И Ингрид ощутила силу, которую чувствует разве что птица, когда, сидя на верхушке дерева, раскидывает крылья и позволяет ветру сделать все остальное.
Когда дети пробыли на острове десять дней, из школы на Хавстейне вернулся Ларс. Пришел на веслах. По пути он наловил рыбы. Пришвартовавшись у веревочного трапа на новой пристани, он поднял голову и увидел незнакомое лицо.
– А ты кто?
– Я Феликс, – ответил Феликс.
Ларс выбрался из лодки, поднял рыбу на пристань и на разделочной скамье выпотрошил ее. Феликс стоял рядом и смотрел. Основную часть Ларс разделал и засолил в ящике, а остальное нарезал на куски и сложил в ведро, которое вместе со школьным ранцем понес в дом. Феликс пошел следом. Когда они вошли в дом, Ларс снова спросил, что это за мальчик. Мать дала ему тот же ответ. Феликс. Это подтвердила и сидящая с вязаньем у окна Ингрид. На полу возилась маленькая девочка – она грызла деревянную рукоятку багра.
– А ты кто? – спросил Ларс.
– Сюсанна, – ответила Ингрид.
Ларс поставил ведро с рыбой на скамейку, возле ведер с водой, нарочно, зная, что матери это не понравится. Та выбранила его. Ларс ухмыльнулся. Она спросила, легко ли было грести. Ларс ответил, что да.
– Да, погода-то славная, – кивнула Барбру и принялась заново чистить рыбу, хоть Ларс уже и сам ее почистил. Он стоял и с прежней ухмылкой смотрел на мать.
– Ты с чего смеешься? – спросила Барбру.
– А с тебя, – сказал Ларс. Он вышел на крыльцо, снял с себя верхнюю одежду и разулся. Когда он вернулся, Феликс стоял посреди кухни и смотрел на него. Ларс уселся за стол. Феликс подошел и встал напротив.
– Сбегай за картошкой, – велела Барбру.
Феликс вздрогнул, вышел и вернулся с ведром картошки, которое протянул Барбру. Она заглянула внутрь, и, казалось, вот-вот что-то скажет.
– Мама, ты чего? – спросил Ларс, – картошки, что ли, мало?
– Да не.
– Тогда чего?
– Да ничего, чего ты прицепился-то?
– Я ж вижу.
– И чего ты такое видишь?
Ларс не ответил. Он перевел взгляд на Ингрид – дождался, когда она спросит, не видел ли он на Хавстейне Нелли. Ларс помолчал и ответил, что да, видел. Не отрываясь от вязанья, Ингрид спросила, как Нелли живется. Ларс пожал плечами и, посмотрев на вязанье, спросил, что это будет. Ингрид приподняла спицы и показала ему рукав свитера. Ларс протянул руку над столом и пощупал шерсть.
– Это кому?
– Мне.
Ингрид сунула руку в рукав и вытянула ее, сжала кулак, а потом медленно разжала пальцы, словно лепестки у цветка – так Сесение примеряла платья. У запястья на свитере была
