— в город: по прохожим и любопытным — кому попадет. Это-то для прокурора Золотарева и было настоящей головной болью.
Вслед за прокурором из машины вылез средних лет мужчина в костюме и в традиционной кавказской шляпе с полями. Вдвоем они подошли к коменданту, поздоровались сухо, некоторое время неловко молчали, вроде осматривались.
Первым заговорил прокурор:
— Евгений Борисыч, это глава района. Вы знакомы, — прокурор прокашлялся: — Кхы, кхуу… Он говорит, что военные ранили двух женщин с рынка.
— А почему он думает, что военные, может, боевики? — обозлился Колмогоров.
Глава промямлил что-то невнятное и спрятался за прокурорской спиной.
— Юрий Андреич, ты объясни главе, что здесь… — Колмогоров не мог подобрать сразу слова и от этого еще больше раздражился, — война, извините! Или как-то по-другому?..
— Не горячись, — Золотарев взял коменданта под руку. — Поговорим?
У воронки следователи собирали осколки-вещдоки, фотографировали.
— Ты как здесь оказался? — спросил Золотарев, когда они отошли в сторону.
— Понесла нелегкая… с совещания. Чего он теперь хочет?
— Борисыч, выслушай, не кипятись.
Прокурор говорил спокойно, держался уверенно — строго глядел на армейского полковника; со стороны казалось, что разговор полковнику неприятен, и тот терпит заковыристого прокурора, только потому, что так положено.
— Борисыч, я понимаю что этих, — Золотарев кивнул в сторону солдат, — не удержишь в рамках. Да кто здесь, простите, в рамках. Но надо же аккуратней. Мне неудобно говорить… ты уж намекни, чтобы нулевкой по стволам прошли. Ну, так, на всякий случай. Я обязан провести расследование… экспертизу, баллистику.
— Юр, это даже не мои бойцы, с центральной комендатуры, Филина.
— Филин сдаст их сразу, ты же знаешь. Военная прокуратура не станет возиться как я. Посадят бедолаг. Жаль.
— Ладно. Только ты уводи главу. Солдаты дурные сейчас. Я своих саперов после подрыва не трогаю пару дней. Пьют. А что я могу сделать? Они на убой идут добровольно. Так вроде и не задумываешься, а жахнет…
За рынком запылило сильно, из облака вырвался на проспект УАЗик, шустро покатился вначале, но притормозил и остановился сразу за вороньим перекрестком. Из машины вышел высокого роста военный. Лица было не разобрать, но Колмогоров узнал сразу.
— Филин… Юрий Андреич, спасибо еще раз. Я поехал, не хочу с Володькой пересекаться. Сейчас тут разборки начнутся. Кстати, саперы из централки от Филина ко мне бегут. А я возьму, у меня некомплект.
Военная колонна — та, которую обогнал комендант Колмогоров на Минутке — как рвануло, так и стала сразу за Романовским мостом у блокпоста.
Дорогой ловил себя на мысли Иван, что, может быть, зря это он — не к добру снова забрался в эту коловерть.
Машину мотает по дороге.
Иван среди остальных толчется.
Ехать неудобно — как жеребцы в лошадиной перевозке — подкидывает на кочках. Народ друг за друга, за острые края хватаются. Иван голову высунул наружу — смотрит по сторонам. По обочинам дороги вставал мертвыми развалинами черный город; тощая, похожая на шакала собака шмыгнула под дырявые в пулевую пробоину ворота; вороны вскинулись — разлетелись, как осколки от разорвавшегося фугаса.
Конечно зря.
Но Ленчик… Эх, пацан, что ж ты так вот резанул по живому? И не озлобишься на тебя. Ведь все верно сказал — чужой он, Иван, чужой, как лебеда-сорняк на клубничной грядке. Вырви и выброси. Все одно теперь. Все едино.
Когда хлопнуло вдалеке, машина, в которой ехал Иван, задрожала, дернулась. Народ повалился, забарахтались кучей. Взревели моторы. Под мост скатилась колонна — в тоннель, — темно, жутко. Кхыкает народ с боков, сопят. Выбрались, слава богу, из-под моста и прямо у блока, где менты в серых шуршунах суетятся, стали.
Машина Иванова заглохла. Иван видит через борт, он вперед к кабине пробрался, водитель вылез и капот поднял. Там, вдалеке автоматы застрекотали, пулемет длинно, протяжно загавкал. У колеса трое в сером месятся. Один присел на колено и в рацию кричит:
— Волга, прием, Волга! Подрыв… где-то на Победе. Тут колонна…
Двое других в небо автоматами тычут. Квакает рация в ответ:
— «Понял, принял», — и вдруг сквозь шип и треск, как будто прямо из адова пламени, захрипело: — «Аллау… хуу, алаа… баар… сабакк!»
Иван Савву в бок тычет:
— Слышь, чурка, базарят как ты.
Савва под конопляным кайфом, ему теперь все по-белому. Мент сдвинул шлем со лба, что-то подкрутил в рации.
— Колян, Колян, слышал, эти суки на боевом матюгаются. Ща я им, — и в рацию — чуть не губами ее облизывает, слюной брызжет: — Я твою маму…
— Резат буду, рюсский! — из рации хрипы в ответ.
Мент сообразительным оказался — выдумщик.
— Ты знаешь, зверь, почему у вас горы неровные?.. Когда всю вашу… имел, они ногами дергали.
В точку попал омоновец.
— «Сабаккаа!» — застонала рация.
Минут тридцать простояли. Смешки за спиной. Иван обернулся. Повеселел народ. Хорохорятся. Костя с Витьком носы из-за борта с опаской высовывают.
Крикнули впереди, через минуту и тронулись.
Иван смотрит вокруг и чудно ему. Война. А вроде и не война, так — суматоха: вон, менты перегавкались с бабаями, и как мыши — в норы свои бетонные. «Не-а менты не вояки, не вояки точно», — вспомнил Иван лейтенанта Рому Перевезенцева со Старых Промыслов. Подумал, а что если по ним влупят. Их же набили в кунги по тридцать голов, одной пулеметной очереди на всех и хватит. Или из РПГ выстрел — тогда аминь героям.
Ревут моторы.
Пошла колонна.
Проехали мост через Сунжу, подползли к вороньему перекрестку.
Медленно катятся. Тревожно Ивану. На перекрестке — глаза недобрые, черный люд на рынке. «Чужие, чужие, — стучит у Ивана в висках. — Они чужие. А кто я?»
Плывет колонна.
Сбоку от Ивана дядька морщинистый лицом, оттого старым кажется.
— Шо там? Ну, шо, мать перемать? — дядька тянет Ивана за рукав. — Ну, шо, шо?.. Да скажите ш шо!
Иван посмотрел назад. Там вторая машина. Из-за бортов головы как кочаны торчат. И отчего-то не по себе сделалось Ивану; понял — оружия в руках нет. Без автомата ты и есть на войне кочан капустный.
Они теперь катятся по бульвару.
Там, где стоял подбитый бэтер, приняли сильно влево и поехали еще медленней, будто специально кто-то приказывает водителям не торопиться, чтоб те, которые в кунгах успели рассмотреть все.
Ивану на плечо легла рука. Костя.
— Чего ты Костян? — выдохнул Иван.
— Браты, браты, ягрю, смертию пахнет, точно ягрю, — как завороженный повторяет Костя. — Посмотрите там…
Дальше Ивану все знакомо стало: но так, будто первый раз на самом деле, будто раньше все это видел он не в жизни, а во
