в темноту. Смысла в этом не было никакого, до ближайшего поворота света все равно не хватало, но она все равно держала зажигалку, пока металл под подушечкой пальца не раскалился.
Сначала из-за поворота подмигнул фонарик. Потом показался Марко. Он тяжело дышал и отдувался, на выдохе постукивали зубы.
– Не пройдем, – сказал он, упреждая вопросы. – Вон чего там.
И посветил фонариком на себя. Стало видно, что камуфляжные штаны потемнели и промокли выше, чем по колено.
– Сначала ничего, идти можно. Потом сразу стало прибывать. Шел по щиколотку, потом по колено. Потом замерз совсем, развернулся. Я бы дальше проверил, но уж очень холодно.
Договаривал он уже извиняющимся тоном, и Алиса коснулась пальцами его локтя.
– Все в порядке.
– Я посветил, насколько видно. Дальше так же.
– Затопило, значит.
– Значит, затопило.
– Вы хотите сказать, – подал голос Мика, – что мы здесь не пройдем?
Марко энергично затопал ногами на месте, а потом начал мелко подпрыгивать, пытаясь согреться. Это не мешало ему говорить.
– Ну я ж сказал, дальше – хуже. Может, оно схлынет дальше, а может, станет по шейку. Вода еще холодная, я ж говорю. Сначала терпимо, а потом потряхивает. Если дальше идти, думаю, совсем худо. Я здоровый, а вон старушке как? Да и вам всем, хлюпикам. Даже тебе, русская. Не обижайся.
– Я не понял. Это что, все? Мы не пойдем дальше?
– Мика…
– Не пойдем?
В его голосе появились звонкие нотки обиды. Марко в ответ только затопал громче. Алиса повернулась к Мике. Нужно было найти правильные слова, которые могли бы пройти сквозь эту обиду и достучаться до разума Мики вместо того, чтобы еще больше распалять его заходящееся стуком от несправедливости сердце. Они, конечно же, пойдут дальше, у них есть карта, они найдут другой путь, просто сейчас всем на пять минут нужно замолчать и успокоиться. Но быстрее, чем ее слова, оказались действия Иваны. Девушка шагнула и по-змеиному обвила руку Мики, почти повисла на локте.
– Ну и нафиг эти кислые лица! Мы с тобой вдвоем пойдем!
Марко перестал топать и издал возмущенное «э-э!».
– Что за дела, киса? Ты вроде первая против была и дальше идти не хотела?
– Не хотела. Там мокро и холодно. Но вы же у нас два кислых умника, ты и вот эта, с акцентом. Вы сейчас все придумаете заново. И мы пойдем дальше.
– Слышь…
Марко переплел пальцы и выразительно хрустнул суставами. Ивана прижалась покрепче к Мике. Алиса подумала, что, если Марко решит сейчас или когда-нибудь поднять руку на любого из них, никто не остановит его большое тяжелое тело, в котором в любой момент могла всколыхнуться большая тяжелая злость. Лучшее, что можно, это не дать ей затопить тело и выйти из берегов. Слова опять запаздывали. Пока Алиса искала заклинание, чтобы укротить стихию, в полутьме раздался высокий голос:
Ласточка, ласта, гром тебя убил,
Ласточка, ласта, гром тебя обжег.
Тягучий, вязкий народный напев заполнял коридор под самый потолок и множился гулким эхом. Госпожа Мария тянула длинные ноты, пока с трепетом в горле не заканчивался вздох, и сразу же втягивала воздух и подхватывала следующий распев. Все четверо замерли. Готовая рвануть кулаком по чужой плоти злоба застыла в движении.
Не клянись, малой, и не наказывай,
Не клянись, безумный, и не наказывай.
– Да вы издеваетесь, – пробормотал Марко.
Засунул руки в карманы. Привалился к стене. Сплюнул в воду. Полез в куртку за сигаретами.
Никто из них не знал, что делать дальше, поэтому делали единственное, что можно было здесь и сейчас: слушали и ждали, чтобы песня растянулась во времени, чтобы ее хватило дождаться еще одного чуда, еще одного ответа из ниоткуда на вопросы, которыми они кидались друг в друга как гранатами с выдернутой чекой.
Когда к голосу госпожи Марии присоединился другой, женский, Алиса не сразу поняла, что случилось. Глянула на Ивану, но она молчала. А голос подпевал и протягивал длинные фразы там, где госпоже Марии начинало не хватать дыхания:
Я его разбужу, чтоб целовал тебя.
Я его разбужу, чтоб ласкал тебя.
– Кто здесь?
Луч от фонарика Марко забегал по темноте. Последние строчки повисли в сгустившемся воздухе. Незнакомый голос ответил:
– Это севдах.
– Имя?
– Нет. Песня. Точнее, песня – это севдалинка. А севдах – это то, что чувствуешь, когда их слушаешь. Люди называют это красотой.
Захлюпала вода, и в круг света от фонарика вышла низенькая полная женщина в очках и с длинными седыми волосами, собранными в хвост.
– Я услышала, как вы поете. Сначала это было что-то современное. Я подумала, что здесь чужие, и хотела тревогу поднять. А потом услышала севдах. И поняла, что мы попробуем договориться. Я Эсма.
Глава 18
Их было четверо: Эсма, Сара, Амина и Далия. На четверых у них было два пистолета, ружье и шесть коробок патронов, охотничий нож, электрошокер и четыре коврика для намаза.
Эсма приехала в Белград пять лет назад из Боснии вслед за мужем в статусе посольской жены. Старшая дочь к тому времени вышла замуж через полмира от родителей, средняя училась в Европе, а младшая только-только закончила среднюю школу. Семья собиралась вместе пять раз в год, по числу дней рождения.
– В этом году у Салаха юбилей, пятьдесят лет. Мы с девочками накрыли стол. Ждали к праздничному ужину. Салах не пришел, на звонки не отвечал. Посольство молчало, коллеги молчали, друзья молчали. А к утру больше никому и никуда уже нельзя было дозвониться.
Эсма рассказала это по дороге на удивление спокойным голосом. Без дрожи, без слез, без спазма в горле.
– Страшно? – спросила Алиса.
Эсма пожала плечами.
– Иншалла. На все воля Аллаха.
Им в спину громко хмыкнул Марко, но говорить ничего не стал.
Шли долго. Рукотворные тоннели сменились на каменные лазы с неровными стенами и коварными выбоинами под ногами. От камня эхом отлетало постукивание зубов: Марко в промокших штанах совсем озяб, да и остальные замерзли, пока дожидались. Когда каменный лаз выплюнул всех шестерых в просторный сводчатый зал, за спиной Алисы кто-то охнул, а кто-то присвистнул.
Полукруглые бетонные арки напоминали заброшенную станцию метро. По стенам расползались черные пятна плесени. Луч фонарика выхватил проржавевший ящик с красным крестом на стене и металлические трубы под потолком.
– Где мы? – спросил Мика.
– Под Ташмайданом. Почти пришли.
Из зала они прошли узким коридором, в котором едва можно было развернуться одному, чтобы не впечататься локтем в стену. Протиснулись мимо изъеденных временем двухэтажных
