— Я ходил за паспортом.
Звук голоса, покорный взгляд и движения отца — все сокрушило сердце бедной девушки; она отвернулась, чтобы скрыть слезы, но, будучи не в силах справиться с ними, пошла в сад и вернулась, лишь когда наплакалась вволю. За завтраком Валтасар казался веселым, как человек, принявший решение.
— Значит, дядя, едем в Бретань, — сказал он г-ну Конинксу. — Мне всегда хотелось посмотреть эти края.
— Жить там дешево, — ответил старик.
— Папа уезжает? — воскликнула Фелиция.
Вошел де Солис, он привел Жана.
— Оставьте нам его нынче на весь день, — сказал Валтасар, сажая сына около себя. — Я завтра уезжаю, хочу проститься с ним.
Эммануил взглянул на Маргариту, которая опустила голову. Мрачен был этот день, все были печальны и боролись с тягостными мыслями или со слезами. То была не отлучка, а изгнание. Да и все инстинктивно чувствовали, сколько унижения для отца в том, что он так публично признается в своих неудачах, поступая на службу и, несмотря на свои преклонные годы, покидая семью. Но в нем чувствовалось величие, как в Маргарите — твердость; казалось, благородно несет он возмездие за ошибки, бывшие увлечениями его гениального ума. Когда вечер прошел и отец остался наедине с дочерью, Валтасар, весь день державший себя нежно и внимательно, как то было в лучшие дни его патриархальной жизни, протянул руку Маргарите и сказал ей голосом нежным и вместе с тем полным отчаяния:
— Довольна ты своим отцом?
— Вы достойны его, — ответила Маргарита, показывая на портрет Ван-Клааса.
На следующее утро Валтасар в сопровождении Лемюлькинье поднялся в лабораторию как бы для того, чтобы проститься с надеждами, которые он лелеял и которые здесь оживали перед ним в начатых работах. Хозяин и слуга обменялись меланхолическим взглядом, взойдя на чердак, быть может, в последний раз. Валтасар рассматривал машины, над которыми так долго парили его мысли: каждая была связана с воспоминаниями о каких-нибудь поисках, о каком-нибудь опыте. Печально приказал он Лемюлькинье выпустить ядовитые газы и кислоты, подальше одно от другого спрятать вещества, от соединения которых мог бы произойти взрыв. Принимая такие меры, он горько сетовал на свою судьбу, — как сетует осужденный на смерть, готовясь итти на эшафот.
— Вот, однако, очень важный опыт, и результата его следовало бы подождать, — сказал он, останавливаясь перед капсюлей, куда были погружены оба провода вольтова столба. — Если бы он удался — какая ужасная мысль! — мои дети не прогнали бы отца, — ведь я бросил бы алмазы к их ногам… Вот комбинация углерода и серы, — добавил он, разговаривая сам с собою, — тут углерод играет роль положительного электрода, кристаллизация должна начаться на отрицательном электроде, и в случае разложения углерод оказался бы кристаллизованным…
— Ах, вот как! — сказал Лемюлькинье, с восхищением смотря на хозяина.
— Ведь эта комбинация подвергается воздействию вольтова столба, а оно может не прекращаться!.. — немного погодя продолжал Валтасар.
— Если вам, барин, угодно, я еще усилю его…
— Нет, нет, нужно его оставить таким, как оно есть. Покой и время условия, существенные для кристаллизации!..
— Черт возьми! Приходится дать ей время, этой кристаллизации, воскликнул лакей.
— Если температура понизится, сернистый углерод кристаллизуется, сказал Валтасар, сопровождая невнятными, отрывистыми словами размышление, которое в уме его складывалось в убедительной и ясной форме, — но если действие вольтова столба будет происходить при каких-то неизвестных мне условиях… нужно бы наблюсти… это возможно… Но о чем же я думаю? О химии нечего говорить, друг мой, едем в Бретань ведать окладными сборами…
Клаас стремительно покинул лабораторию и сошел вниз, к последнему семейному завтраку, на который были приглашены Пьеркен и де Солис. Валтасар спешил кончить со своей научной агонией, он простился с детьми вместе с дядей сел в экипаж; вся семья провожала его до порога. Когда Маргарита горестно обняла отца и он шепнул ей на ухо: «Ты добрая дочь, никогда не стану на тебя сердиться!» — она пробежала через двор, скрылась в зале, пала на колени там, где умерла ее мать, и вознесла богу зрячую молитву, прося сил для выполнения суровых трудов в новой своей жизни. Когда вернулись сестра и брат, Эммануил и Пьеркен, проводив взглядом коляску, пока на не скрылась из глаз, сердце Маргариты уже подкрепил некий внутренний голос, в котором ей послышалось одобрение ангелов и благодарность матери.
— Что же вы теперь будете делать? — сказал ей Тьеркен.
— Спасать семью, — ответила она просто. — У нас есть около тысячи трехсот десятин в Вэньи. Я намереваюсь их расчистить, разделить на три фермы, возвести необходимые для хозяйства постройки, отдать в аренду и, думаю, что через несколько лет, при большой бережливости и терпении, у каждого из нас, сказала она, показывая на сестру и брата, — будет по ферме в четыреста с лишним десятин, которая со временем будет давать до пятнадцати тысяч франков дохода. На долю брата Габриэля остается дом и бумаги государственного казначейства. Со временем мы вернем отцу его состояние чистым от обязательств, потребив наши доходы на погашение его долгов.
— Дорогая кузина, — сказал нотариус, изумленный ее деловитостью и трезвым рассудком, — ведь вам нужно более двухсот тысяч франков, чтобы расчистить землю, построить фермы и купить скот… Где достанете вы такую сумму?
— Здесь начинаются затруднения, — сказала она, поглядывая то на нотариуса, то на г-на де Солиса, — у дедушки просить я не смею, он уже внес залог за отца!
— У вас есть друзья! — воскликнул Пьеркен, вдруг осознав, что обе барышни Клаас были как-никак невестами, по меньшей мере на пятьсот тысяч франков каждая.
Эммануил де Солис умиленно посмотрел на Маргариту, а Пьеркен при всем своем энтузиазме, к несчастью для себя, остался нотариусом и продолжал так:
— Вот, я предлагаю вам эти двести тысяч франков!
Эммануил и Маргарита, молчаливо советуясь, обменялись взглядом, от которого все стало ясно Пьеркену. Фелиция залилась румянцем — она была счастлива, что ее Пьеркен оказался таким великодушным, как ей хотелось. Она взглянула на сестру, которая сразу догадалась, что за время ее отсутствия бедняжка поддалась на банальные ухаживания Пьеркена.
— Я возьму с вас только пять процентов, — сказал он. — Вернете, когда захотите, дадите мне закладную на вашу землю; но будьте покойны, вам придется только оплатить издержки по составлению договоров, я сам отыщу вам хороших арендаторов и все дела буду вести бесплатно, чтобы помочь вам как добрый родственник.
Эммануил подал знак Маргарите, чтобы она отказалась; но та слишком внимательно следила за малейшей сменой выражений на лице сестры, чтобы заметить его знак. Помолчав, она иронически посмотрела на нотариуса и сама, к великой радости де Солиса, сказала:
— Вы очень добрый родственник, другого от вас я и не ждала; но пять процентов замедлят наше избавление, я подожду совершеннолетия брата, тогда продадим его ренту.
