class="p1">— А давай, — начала я с энтузиазмом, — давай подошлем аль Гарду. меня.
Два кусочка темно-синего ночного неба, взирающие на меня, сначала расширились, а потом резко сузились, и я поспешила донести свою мысль, пока меня не нахлобучили гневной отповедью.
— Ну правда… он уже какую декаду вокруг меня кругами ходит. Даже в открытую предлагал к нему под руководство перейти. Кстати, он убежден, что ты меня изводишь, и я от тебя не в восторге… Я не стала его разубеждать..
— Вот как, — холодно произнес магистр, сложив руки на груди, и я мысленно себя обругала..
— А главное, мне же все равно придется идти к нему на поклон, после того, как срок нашего договора истечет, — закусила я губу, — заодно я могла бы попытаться выяснить хоть что-то… — я подняла на Лика взгляд и замерла… Несколько мгновений мы так и сидели, смотря друг на друга. Я — завороженной сурикатой, боевик — явно о чем-то раздумывая… На долю мгновения мне показалось, что вот сейчас он скажет или сделает что-то важное… Но он встал и явно собрался уходить.
— Обсудим это позже, — бросил только. Ну хотя бы в отказ сразу не пошел — и то хорошо.
— Лик, подожди, — почти неожиданно для себя окликнула я, он остановился и адресовал мне вопросительный взгляд, а в голове моей раздались первые нервные аккорды орданго… так явно, что мне стоило большого усилия не начать отбивать пятками их тревожный ритм… — объясни мне, что происходит, я правда не понимаю..
— Ты о чем? — слегка склонил он голову на бок. Я подошла ближе, стараясь казаться спокойной. И еще ближе… вот так, практически на пределе дозволенного… Глаза в глаза. Его — настороженные, напряженные… мои — изучающие, умоляющие..
— Ты злишься на меня, — слова находились сами, выстраивались цепочкой звуков, следуя все тому же ритму, — но я тебе не враг… — левая ладонь попыталась лечь ему на грудь, но была легким движением перехвачена и аккуратно заведена мне за спину, — Кто угодно, только не я… — правая, повинуясь внутреннему моему желанию, так и хотела погладить его лицо, но мягкий захват запястья не оставил ей не малейшего шанса… А я в очередной раз убедилась, насколько права была Чия, — дело вовсе не в руках… дело в том, что рассказывает тело. Наши — отчаянно тянулись друг другу, как два тонких деревца во время бури, — Ты же знаешь… не можешь не знать..
Зрачки невозможных космических глаз расширились, дыхание участилось, губы сжались плотнее… С какими демонами ты сражаешься сейчас, хороший мой? Зачем?
— Лик, пожалуйста, — умоляющий не то шепот, не то выдох оказался ударом камешка, разрушившем плотину..
— Прроклятье, — рыкнул маг с обреченностью падающего в пропасть — и яростно припал своими губами к моим.
Он целовал так, будто наказывал этим поцелуем — жестко, требовательно, неумолимо… вот только кого — меня или себя? За что? За простое желание человеческого тепла, о котором так просило тело? Лавина необъяснимой нежности накрыла, заставила доверчиво прижаться и принять наш первый поцелуй таким, какой он есть — с проклятьем на устах, с терпким ягодным вкусом и злой, почти болезненной страстью.
— Я не враг, слышишь? — ласково шептала, гладя любимое лицо, зарываясь пальцами в волосы, — со мной не надо бороться… я и так за тебя.
Слышал ли? Не знаю, но пыталась объяснить это, как могла — каждым прикосновением, лаской, поцелуем… тем, как тянулась навстречу его рукам, с какой радостью принимала его, когда он, склонившись надо мной, затмил собой весь мир. Даже все четыре. Кажется, наш первый вечный танец был о доверии. Во всяком случае, мне до дрожи хотелось, чтобы он мне доверял.
— Откуда ты взялась такая? — спросил Лик позже, задумчиво меня разглядывая, и рисуя на моих скулах, шее, плечах и груди невидимые узоры. Я удобно положила голову на его колени и, не отрываясь смотрела на него. Обнаженный, смуглый, с длинными черными волосами, разметавшимися по плечам, с хищными чертами лица, сейчас он напоминал мне молодого бога войны или мятежного духа в своем земном воплощении.
— Какая «такая»?
— Странная, — ухмыльнулся он, — свободная: тебя не волнует, кто и что о тебе подумает. Трусиха, но при этом упрямая до ужаса…
Кто бы говорил..
— … миролюбивая, но рвешься в самое пекло, — взгляд его явно требовал ответа.
— Ты, между прочим, тоже.
— Я по-другому не умею, — нахмурился слегка.
— Вот… считай, я от тебя и нахваталась, — хихикнула, — сразу, как увидела… Ты, знаешь ли, та еще зараза, Лик.
— Ну-ка повтори, — иронично взлетела смоляная бровь, и я поняла, что пора тикать.
— Вообще-то я имела ввиду, что ты меня вдохновляешь, — принялась объяснять, потихоньку отползая в сторону — заражаешь…. заряжаешь, так сказать, энергией.
— Неужели? — он обманчиво-расслаблено положил руку на подушку.
— Да-да, вселяешь боевой дух, — осторожно села и уже так продолжила свое тактическое отступление… ага, а вот вожделенный край кровати…
— Да что ты говоришь, — в следующую секунду на меня набросили аркан из Тьмы и повалили на спину, словно жука, только лапками дрыгать ну никак не получалось.
— Значит, я зараза… — самый несносный на свете тип преспокойно возлежал рядом, приподнявшись на локте, и пристально меня разглядывал. В глубине сумеречных глаз плясали смешинки.
— Да, воинствующая и очень коварная, — подтвердила я.
— Еще что-нибудь хочешь добавить к сказанному? — смуглый палец не слишком нежно обвел контур моих губ.
— Хм… у тебя ужасный характер, — посетовала, прерывисто вздыхая.
Лик ухмыльнулся и снова принялся выводить на моем теле затейливый орнамент.
— Даю последний шанс облегчить свою участь, — предупредил он. Художества его между тем спускались все ниже и ниже, взгляд на глазах наливался темной тягучей тяжестью, а на губах появилась та самая, когда-то испугавшая меня, улыбка… сейчас от нее бросало в жар.
— Ненормальный, — произнесла почти восхищенно, окончательно слив свой «последний шанс» в трубу, и тут же ощутила, как мягкие прохладные путы оплели щиколотки, лишая возможности двигаться.
— Эй, — запротестовала, — так нечестно.
— Воинствующая и очень коварная зараза вовсе не обязана быть честной, — сообщил начинающий инквизитор, нависая надо мной с неизбежностью летней грозы, и приступил к своими непосредственными обязанностями. А я то улыбалась как дурочка от красоты открывавшейся картины, то чуть не плакала от невозможности прикоснуться к этому чертовски желанному мной человеку. А он… он изучал меня от и до… то бережно и осторожно, то дерзко и нагло, останавливаясь за пару мгновений до того, как я начну умолять о пощаде.
Тело, лишенное возможности нормально участвовать в этом действе, находило новые, совершенно запредельные возможности, чтобы себя выразить. И слова… у меня оставались
