Книга На Дороге - Софья Вель

Так и шли. Старушка, беременная и осел…

По вечерам Сильвия, как это было заведено, садилась вполоборота к огню. В темноте писать по-другому было сложно. Огонь по-прежнему гипнотизировал и манил.

Старушка крутилась рядом, все что-то приговаривая про отвары и грибочки. Сильвия уже не слушала, на коленях лежал пергамент, в руке она сжимала перо. И только хотела закусить зубами кончик, как вездесущая бабка несильно шлепнула по руке:

— Неча всяку дрянь в рот тянуть! О дите разумей!

Сильвия послушно убрала руку, что бабуля пеклась о ее здоровье, стало привычным. Затем начала писать.

— Калякаешь? — спросила бабка, как бы невзначай заглядывая в пергамент.

— Пишу, — Сильвия устало потянулась.

— Ну-ка, покажи! Хочу буквы твои поглядеть, вдруг как кривая, а нам прописи в городе калякать, а у тебя буковы кривущие!? То верно, что себя пытуешь, а то стыдобааааа будет… — под предлогом проверки бабка выхватила лист пергамента. Правда, «буковы» она рассматривала кверху тормашками, Сильвия с трудом сдержала улыбку. Пергамент бабуля разве что не обнюхала, затем бережно вернула лист и пожевала губами:

— Ох, бядовая ты у мяня, но буковы ладные выдумываешь! Время-то! Дремать пора… — постановила бабка и забавно плюхнулась на попу, поелозила немного, напоминая беспокойного пса, патлатого и нечёсаного, теперь пытавшегося найти себе место поудобней. Вдруг Авдотья наигранно застонала, Сильвия испуганно взглянула на старушку:

— Ай, ревматизьмь… — «И точно пес, когда его блоха укусила», — невольно подумала Сильвия, и сразу устыдилась, что назвала верного друга собакой.

— Хвала пяткам Творца, вот и баиньки… — Авдотья откинулась назад и тут же захрапела.

Отсмеявшись тихонько в ворот рубахи, Сильвия снова начала писать: «Мои родные, не думаю, что письмо дойдет до вас. Но буду верить… Может потому, что вера — это единственное, что нам остается. Мечтаю снова увидеть вас: тебя, мой отважный Драго, тебя, моя нежная Оси, и тебя… тебя, мой неведомый Алион.

Когда темнеет, люди зажигают свет. Вы — мой свет… В самый темный час жизни я верю в вас. Я не могу сейчас вас обнять, не могу сказать, как сильно люблю… Потому придумаю сказку, о вас и обо мне, о волшебном свете. Её расскажут тысячу раз прежде, чем она придёт к вам… Услышав её, узнаете меня.

Итак, начнем.

В одном старом-престаром лесу, среди коряг и мхов жил юный Фей. Вы спросите, как он выглядел? «Да вот же!», — отвечу я, указав на угол с портретом, — Фей любезно согласился дать себя нарисовать сраженному восторгом путнику.

Смотрите и любуйтесь! Вот волосы-пружинки, курносый носопырка и улыбающийся рот. От круглого пуза, маленьких крылышек, похожих на крылья мотылька или стрекозы, пухлых ручек и ножек тихо млейте…

Ладно-ладно, шучу! Но поверьте, вы разомлели бы от дивных радужных глаз, самых красивых глаз, бывших когда-либо у феи.

Фей страшно любил заводить друзей. Но было и то, чего он просто терпеть ненавидел! Думаю, не трудно догадаться, если посмотреть на картинку ниже.

Бабуля Фея была лесной ведьмой, верней не так, Фей приходился ей двоюродным внучатым племянником… кажется, так. И звали её Маб. Как всякая добропорядочная ведьма, бабуля Маб кудесничела с травами. Отчего Фею доставалась уйма запачканных кастрюлек — мыть посуду бабуля Маб терпеть ненавидела… Что сильно роднило её с двоюродным внучатым племянником.

Посуда складывалась в стопки, заполняя угол кухни. Фей всякий раз смотрел на кастрюли, кастрюльки и кастрюлечки, расстраивался и… Обнадеживал себя коротенькой мыслью: «Завтра». После чего незаметно выпархивал из домика под корягой.

Тут Фея можно было понять — ну как можно тратить время на бесполезную посуду, когда его ждали приключения?! Стоило Фею выйти на порог дома, как приключения подхватывали за локоток и уносили, словно ветер — семечко одуванчика.

Тем временем стопки из кастрюль, кастрюлечек и кастрюлят росли. Посуды стало так много, что она упиралась в потолок, очень мешая домовому пауку — паучок не мог плести паутину нужной формы. Жалобное бормотание заставляло сердце кровью обливаться. Паук страдал, а Фей откладывал, свято веря в пришествие Вдохновения.

Дело в том, что где-то посреди Феиных бабок, колене так в десятом, чудесным образом очутилась настоящая Домашняя Фея. Самая взаправдашняя.

А как вы знаете, Домашние Феи — существа крайне взбалмошные: то они собирают каждую пылинку и натирают медные котелки до режущего глаз блеска, то впадают в хандру и годами ходят по дому, шаркая тапками, шмыгая носом и кутаясь в безразмерный халат, пока однажды солнечная смешинка не сядет им на кончик носа.

Вы спросите меня, что это за смешинка такая? Радужная пыль? Заблудившийся солнечный зайчик? Отвечу честно, точно не знаю… Может, это чей-то смех или чих?

Знаю, что они витают в воздухе, катаются на ветре. Посмотрите внимательно на пылинки в золотом луче, прорезающем бархатный сумрак комнаты, обязательно увидите!

Так вот, домашняя фея делает очередной горестный вздох, глубоко втягивая воздух, и смешинка попадает в рот…

Тут происходит самое настоящее чудо преображения — пропадают халат и тапочки, нечёсаные патлы уступают упругим кудрям, нежный румянец заливает щечки, и крылья стрекочут от напряжения. Фея отправляется на бал! (Вероятно, от такой вот бальной шалуньи и произошел наш с вами Фей. Но сейчас не об этом)

По возвращению Золушки, то есть, Домашней Феи, домой начинается кипучая деятельность. Щетки трут кота, ой, то есть, котлы, тряпки скачут наперегонки, кочерга помогает совкам и веникам, поднимая клубы пыли из золы… Ну, вы поняли.

И разумеется командиром Трамтарарама становится Домашняя Фея.

Но постепенно рвение Феи куда-то испаряется, напружиненные кудри распрямляются, а платье обращается в халат… Дальше вы и сами знаете, не станем повторять всю катавасию.

Для нашего общего теперь друга, Лесного Фея, важно было то Вдохновение, которое должно было всенепременно посетить, но никак не хотело этого делать. Фей совал нос в каждый луч солнца, с трудом проникавший в загромождённое жилище. Увы, безрезультатно.

Фей ждал, Паук ныл, бабуля Маб варила зелья, горы кастрюль и кастрюлечек росли… А Вдохновение так и не приходило.

Постепенно кастрюли и кастрюлечки заполонили всю кухню, затем очередь дошла и до прихожей, потом пострадали и спальня с гостиной. Бабуля продолжала варить зелья, паук, зажатый очередной плошкой в самом далеком углу подкоряжного дома, жалобно скулил, а Фей ждал.

Наконец, Фею надоело ждать. Кое-как, путаясь ногами в вездесущих кастрюлечках и кастрюлях, он добрался до письменного стола в кабинете, вытряхнул заспавшуюся мошку из чернильницы, послюнявил палец и потер засохшую