думал, что вы просто любопытны, — медленно сказал знаток магических формул. — Но вы, оказывается, еще и хороший человек.
25.
После летнего отдыха жители снова наполняли Скопье. Появилось много девушек, демонстрирующих загорелые тела, еле прикрытые летними платьицами. Уже начались распродажи кроссовок и купальников. Боян проходил мимо кафе «Рим-Париж»: посетителей пока было немного, без обычной живости, только несколько новоиспеченных бизнесменов с короткими стрижками, в черных футболках и золотых цепочках на шеях вели деловые беседы, слишком громко разговаривая и преувеличенно жестикулируя. В одном углу, уткнувшись в газету, сидел Коле.
— Эй, — сказал Боян, — ты что, все еще в Скопье?
— Ух, — отмахнулся Коле, — этим летом я остался без отдыха. Слишком много работы. Меня перевели в экономический отдел. Транзиция, приватизация…
— А как же культура?
— Что мне культура — от нее толку нет. Туда поставят какую-нибудь молодую девицу, закончившую филфак. А я уже сыт культурой по горло. И археологией, — добавил он.
Он уставился на Бояна, сжал губы в кислой улыбке, оглянулся вокруг якобы равнодушным взглядом и опять уткнулся в газету, не приглашая Бояна сесть. Потом вдруг произнес:
— Эта твоя археология — опасная вещь. Люди гибнут. Копаешь себе, и вдруг бах! И тебя нет.
— Да, — сказал Боян, — бывает.
— Слушай, — сказал ему вдогонку Коле, увидев, как Боян поворачивается, чтобы уйти. — Мы пока не будем ничего печатать про копателей. Не время. Вообще — ни про Египет, ни про Париж, ничего. Считай свою поездку в Париж подарком от редакции. Даже если вдруг обнаружат гробницу Александра Македонского — ничего публиковать не будем. Ничего.
Боян перешел через реку по Каменному мосту — Вардар обмелел, цыганята сидели на подножьях быков моста и шлепали ногами по воде, низко над рекой летало несколько нервных ласточек.
Он подошел к стене, где Майя увидела таинственный знак, но там его ждало разочарование: стену побелили, и на ней висела новая вывеска кондитерской, находившейся в здании, — «Шехерезада». От знака не осталось никаких следов.
— Вам что-нибудь отнести? — крикнул ему один из носильщиков, дремавших на своих тележках в тени стены, решив, что Боян остановился, чтобы нанять необходимую рабочую силу.
Боян дошел до хозяйственного магазина. Там на свернутых рулонах металлической сетки сидел Максуд и щелкал семечки.
— Как дела? — спросил Боян, проходя мимо.
— Погоди, погоди, — Максуд спрыгнул с сетки. — Давай посидим где-нибудь. Я так и думал, что ты придешь. Пойдем, угощу тебя лимонадом.
— В другой раз, — сказал Боян. — Что нового?
— Ничего. Вот, работаю. Все какая-то деньга перепадает, кто-нибудь придет, я помогу, мне что-нибудь дадут — жить-то надо.
— А копательство?
— Я с этим завязал, — серьезно сказал Максуд. — Хватит. Даже если скажут — где-то есть сто кило золота — не пойду. Жизнь одна.
— Может, там вообще не было золота.
— Раз эти иностранцы приехали невесть откуда, чтобы копать, — было. Но мне это неинтересно. Было — не было, больше они меня никогда не увидят. Максуд больше не ходит ночами по холмам и по скалам. Всё, отходил свое. Господь послал нам предупреждение — вот что с вами случится… Нет, нет, я больше не копаю. И в полиции нам сказали — хватит. Орали на нас, допрашивали…
— Можно и по-другому заработать, — постарался утешить его Боян.
— Можно, только трудно. От трудов праведных нынче ничего не получишь.
— Послушай, — вспомнил Боян. — Та плитка, которую ты мне тогда показал…
— Ах, не трави душу. Я свою жену убить был готов. Глупая женщина — продала ее на рынке за двадцать марок. Обдурили ее… Ух, как я ей вмазал — только поздно было — уже продала! Ладно, бог даст…
На улице, ведущей к музею, Боян встретил Елизавету.
— Спешу, — сказала она. — Иду в Министерство иностранных дел, им нужна консультация. Только никому не говори — в Афинах произошел скандал, что-то невероятное. Никому не скажешь?
— Никому, — пообещал Боян.
— Оттуда позвонили и сказали, что какой-то сумасшедший на выставке «Культ Митры на Балканах» пытался большим молотком отбить кусок от стелы, которую мы туда отправили. Его поймали, но стела получила повреждения. Из Афин шлют извинения, им очень неудобно.
— Что он повредил?
— Какую-то надпись сбоку. Из сообщения не вполне ясно. Они говорят о каком-то знаке. Мы отправим экспертов, возможно, я сама поеду. Господи, боже мой, каких только дураков сейчас нет. И я о тебе тоже кое-что слышала…
— Да, — сказал Боян, — дураков много.
— Извини, тороплюсь. Но об этом никому, договорились?
В полдень, когда Скопье изнемогал от жары, Боян припарковал свою машину перед Архивом Македонии. На газоне под кустами лежали рабочие из «Службы озеленения», которые начали было косить траву, но жара скоро свела на нет их усердие и заставила искать тень. Вокруг неисправного гидранта, из которого с клокотанием била вода, прыгали веселые босоногие дети. Над городом дул обжигающий ветер.
Внутри здания было свежо — работали кондиционеры, и Бояну почудилось, будто он спускается в подземный мир, в котором царит не только другое время года, но и другая эпоха.
— Говорят, этот зной идет из Сахары, — сказал швейцар, поднявший голову от кроссворда в развлекательном журнале. — Кстати, вы не знаете: античное государство в Малой Азии, вторая и третья буквы — ри?
Боян прошел мимо, пожав плечами, но, сделав несколько шагов, обернулся.
— Фригия, — сказал он, сразу что-то вспомнив. — Фригийцы носили колпаки с загнутым вниз верхом.
— Мне нужно только название страны, — ответил швейцар. — Подходит.
— А, пришел, — встретил Бояна Эрол, его знакомый еще по учебе в Университете, а нынче научный сотрудник отдела документов османской эпохи. Он происходил из старой влиятельной турецкой семьи — его предки были одними из немногих турок высшего сословия, которые в 1950-х годах не уехали в Турцию.
Он отвел Бояна в отдел древних рукописей.
— Я нашел кое-что из того, о чем мы вчера говорили, — сказал он. — Может быть, это то, что ты ищешь. Восемнадцатый век, говоришь? Кто-то приезжал сюда из Франции?
— Да, — сказал Боян. — Еще до революции. Из Парижа.
Эрол показал Бояну свитки с указами, фирманами и распоряжениями султана — написанные арабским шрифтом с завитушками и подскоками; внизу на фирманах были замысловатые подписи и загадочные печати.
— Здесь переводы, — сказал Эрол, подавая ему серую папку и придвигая стул. — Надеюсь, что это то, что ты искал.
Боян стал читать перевод первого документа. Стиль письма турецкой администрации был претенциозен, витиеват и не всегда достаточно ясен.
Спасибо Господу за изобилие Его благодати. Уважение к его пророку Мухаммеду и роду его!
Славный властелин, господин, всегда готовый даровать и прощать, благодетель и добротворец, благословенная гордость веры и народа
