Я познакомился с этим человеком прошлым вечером в пабе «У волынщика». Коротышка, даже на цыпочках едва достанет мне до плеча. Голова большая, лицо узкое, а взгляд — злой, какого я отродясь не видывал. Аж мороз по коже, а я человек бывалый. Я тогда только-только заработал на ужин, попав прямёхонько в центр трефового туза. Он отвёл меня в уголок и предложил двадцать фунтов, если я кое-что для него сделаю. Признаться, я сильно удивился.
«Двадцать фунтов? — говорю. — И кого же надо покалечить?» — «Калечить никого не надо, — отвечает он. — По крайней мере, не так сильно, как ты думаешь. Это должно быть предупреждением». — «Какого рода?» — «Ну, мне потребуется от тебя резная работа». — «Что ещё за резная работа?». — «Этакая симпатичная заглавная буква X, какую только художник вроде тебя сможет изобразить ножичком на щеке другого человека» — во как он мне тогда сказал.
— Боже мой! — воскликнул я.
— И как долго ты следил за нами? — спросил Холмс.
— С самого утра. Сейчас выдалась первая возможность напасть на вас без свидетелей.
— А какие указания были насчёт Уотсона?
— Этот тип сказал, чтобы я о твоём дружке не беспокоился: дескать, он просто шут, которого ты таскаешь с собой для развлечения.
Холмс фыркнул:
— Не стоит быть слишком доверчивым. Этот «шут», как ты его назвал, чуть не вышиб тебе мозги.
С этими словами Холмс мотнул подбородком в сторону моего револьвера, который я наконец-то сумел извлечь, правда принеся в жертву подкладку кармана. Впрочем, похвала мне отнюдь не польстила, потому как я отлично знал: если бы всё зависело только от моей расторопности, знаменитый сыщик лежал бы сейчас в канаве вместо Иэна Мактига, с кровавым инициалом на щеке.
— Этот парень упомянул, где остановился? — спросил Холмс шотландца.
Мактиг назвал отель, который был мне хорошо известен.
— Я должен был пойти туда и получить дополнительное вознаграждение, если управлюсь до наступления вечера, — пояснил он и немного помолчал. — Полагаю, теперь вы сдадите меня в полицию.
— А есть, на твой взгляд, какие-либо причины, по которым стоит не делать этого?
Злоумышленник не ответил. Холмс вздохнул:
— Вероятно, я совершаю серьёзную ошибку.
Он махнул шотландцу, чтобы тот поднимался. Мактиг неловко подчинился, бросив тоскливый взгляд на нож на мостовой.
— Э, нет, мой друг. — Наступив пяткой на устрашающего вида лезвие, сыщик нагнулся, взялся за рукоятку и резким рывком отломал её от клинка. Затем бросил обе половинки в придорожную грязь. — Если ты обладаешь здравым смыслом, который почти всегда уступает притязаниям прирождённого актёра, — сказал он удручённому метателю ножей, — то поймёшь, почему я это сделал и даже не подумаю возмещать утрату. Человек в нашем мире может выбиться в люди и посредством иных, достойных уважения средств — при условии, что задача ему по силам. Уотсон, нам надо спешить.
Отель, в который мы направились, некогда обслуживал самую изысканную клиентуру, однако ход времени и непостоянство вкусов неблагоприятно сказались как на его убранстве, так и на постояльцах, так что изящные старые медные подвески в вестибюле покрылись неприглядным зелёным налётом, а ворс выцветшего бордового ковра был испещрён потёртостями. Впрочем, отель всё-таки сохранил кое-что от былого достоинства, это проявилось в чопорных манерах элегантно одетого старика за стойкой, когда Холмс спросил его о постояльце по имени Эдвард Хайд.
— В нашем отеле под таким именем никто не останавливался, — заявил тот, заглянув в книгу записей постояльцев.
Худой едва ли не до прозрачности, своим сложением он как бы говорил о множестве блюд, принесённых в жертву возможности облачиться в изящную одежду, что была на нём. Высоко на его тонком синеватом носу были водружены очки без оправы, посредством линз которых он умудрился создать впечатление, будто смотрит на моего товарища сверху вниз, хотя и был по меньшей мере сантиметров на пять ниже частного сыщика.
— Он и не мог зарегистрироваться под этим именем, — объяснил Холмс и начал подробно описывать преследуемого нами человека. В бесцветных глазах клерка мелькнуло узнавание.
— Его зовут Эмиль Кэш, — перебил он, не дав Холмсу закончить. — Этот постоялец отбыл два часа назад.
— Можем мы осмотреть его номер?
Если пожелаете, но после его отъезда комнату убрали.
— Он снова сумел это сделать, Уотсон, — сказал Холмс, когда мы вышли на улицу. — Осторожно подкрался и ускользнул прямо из-под носа. Да вдобавок ещё и посмеялся над нами.
— Почему вы так решили?
— Ну как же, он сказал в отеле, что его фамилия Кэш. A «cache» по-французски означает «тайник». Если мерзавец таким способом не ткнул нас носом, то даже не знаю, что ещё это может означать. Сообразительная он тварь, не могу не признать. Требуются отнюдь не заурядные способности, чтобы проскользнуть мимо всех чиновников, под пристальным осмотром которых приходится пересекать границу. Мне это известно, потому как сам проделывал это.
— Куда, как вы думаете, он направился?
— Назад в Лондон, несомненно. Даже такое хитрое создание, как он, не может надеяться выбраться за пределы острова, находясь в розыске, и всякий зверь возвращается на территорию, которую знает лучше всего. Он бросился в свою нору, как только убедился, что его послание будет доставлено.
Я вздрогнул при воспоминании о том, что рассказал нам Мактиг.
— Да в нём нет ничего человеческого! Это надо же — додуматься заклеймить вас, как американцы поступают со скотом! Он наверняка очень боится, что мы узнаем его страшную тайну, в чём бы она ни заключалась.
— Боится? Едва ли. Только не Хайд.
— Тогда чего же он хотел добиться, обезобразив вас?
— Если судить поверхностно — триумфа. То, что нам известно о его характере, определённо не исключает и склонности к садизму. Если же копнуть поглубже… — Холмс вдруг умолк, задумчиво нахмурившись.
— Что? — спросил я.
— Я не уверен. — Нечто в выражении лица собеседника говорило мне, что эти слова были не просто образным выражением. На сегодняшний день я могу пересчитать по пальцам одной лишь руки, сколько раз Шерлок Холмс сомневался в собственной правоте, но сейчас как раз был подобный случай. — Возможно ли, — произнёс он наконец, — что по прошествии всего этого времени мы до сих пор не знаем Хайда? Возможно ли, что под этой порочной наружностью, сколь бы глубокой она ни была, таится отчаявшаяся душа, взывающая о помощи? Хотел бы я знать. — И с этими словами он погрузился в то угрюмое молчание, вывести из которого его не мог никто на свете.
XVI. В деле появляется новый след
— По крайней мере, мы разрешили одну загадку, — сказал я, когда несколькими днями позже мы ехали домой с вокзала Кингс-Кросс. За окошком нашего кэба громыхала привычная лондонская серость.
