и где. Помню удар чем-то тяжелым по голове. А потом я очнулся на корабле, вместе с этими четырьмя, которые были со мной на форуме. Почему-то мы плыли в Неаполь, но никто из них меня до того не знал и не мог ничего прояснить.
Он развел руками, словно извиняясь. Весь его рассказ был насквозь шит белыми нитками — потяни за одну, все мигом развалится, но, к сожалению, ничего более складного и последовательного он сейчас сочинить не мог, так, чтобы никого при этом своими словами не подставить.
Сердце бешено колотилось — и его стук забивал все звуки. Только приступа ему сейчас для полного счастья не хватало.
— Н-да, — задумчиво протянул Октавий, для приличия выждав несколько минут после того, как он закончил говорить. Гай едва смог разобрать его следующие слова, — И больше совсем ничего?
— Увы, — отозвался Гай.
По лицу Октавия, к огромному сожалению, не выходило ничего прочитать. Маска или нет — она была абсолютно непроницаемой — и он не понимал, поверил ли тот его лжи хоть на йоту.
— Беда, — протянул Октавий, — Ладно. Пойдем. Я же обещал отвести тебя к твоим спутникам.
Гай немедленно насторожился. Октавий не только не забыл о той неловкой и очевидной лжи, но и, очевидно, планировал что-то на ее основе. Впрочем, вряд ли он сейчас располагал роскошью выбора. Конвоиры пусть и остались за дверью дома, наверняка были готовы ворваться и снова помять его по первому же писку Октавия.
Нет, здесь нужно было действовать хитрее.
Вслед за Октавием, Гай встал и почувствовал легкое головокружение, не очень похожее на начало приступа. Или усталость брала свое, — что маловероятно, — или ему заехали по голове куда сильнее, чем казалось.
Покинув триклиний, Октавий направился к выходу. Гаю пришлось проследовать за ним.
— Они не у тебя? — спросил он, когда они переступили порог его дома, — бывшего его дома, — и вышли под яркое дневное солнце.
— Почему? У меня. Я тут просто… Хм… Еще один дом себе прикупил, — сперва замявшийся, Октавий быстро нашелся.
Прикупил? Или лучше сказать — внес хозяина в проскрипционные списки и присвоил?
Конвоиры на улице успели смениться — теперь вместо ликторов под дверью их караулили пять лениво переговаривающихся гладиаторов. Странно.
— В городе небезопасно, — сказал Октавий, поймав недоуменный взгляд Гая, и замолчал, словно это было достаточным объяснением.
Они шли по непривычно пустым улицам в абсолютной тишине, казалось, целую вечность. С каждым шагом голова кружилась все сильнее и сильнее. Так, словно он перебрал алкоголя, с одним единственным “но” — от чаши вина не могло быть такого эффекта. Когда они, наконец, поднялись на Паллатин, все его силы уже уходили только на то, чтобы идти ровно.
Оказавшись наверху холма, посреди застроенной домами улицы, Октавий завернул в первый же поворот направо. Еще несколько улиц и поворотов — и Гай понял, куда они идут. К дому Гортензия[8]. Хоть старый оратор и умер еще до начала гражданской войны, у него оставался сын — и Гай сильно сомневался, что тот продал свою недвижимость Октавию добровольно.
Всегда шумный, дом мертвого оратора встретил их несвойственной тишиной. Смутные подозрения, закрались в голову, но он никак не мог их сформулировать. Мысли словно путались в плотной паутине — и ему казалось, что еще немного, и…
— Проходи, они здесь, — сказал Октавий, жестом приглашая его вовнутрь.
Озарение пришло внезапно — и он зацепился за порог внезапно ставшей непослушной ногой, только чудом не пропахав мозаичный пол носом.
— Что ты делал в моем доме?! — он озвучил свои подозрения вслух быстрее, чем в полной мере осознал, что именно говорит. Язык его, почему-то, заплетался, — Лепид же великий понтифик[9].
Октавий смерил его победным взглядом и кровожадно улыбнулся.
— О, он не был против, — ответ его прозвучал зловеще.
Что он…
Сперва отдаленная, темнота накрыла Гая за каких-то несколько мгновений, и он почувствовал, что падает.
Последним, что он услышал, стало бестелесное:
— Ну наконец-то. Для мертвеца, ты какой-то слишком крепкий, деда[10].
Вино…
Крысеныш!
[1] (лат.) священный, великий.
[2] Римский прикол — выставлять посмертные маски предков в атрии. В описываемое время, вроде бы, уже изживал себя.
[3] Не существуют. Авторская выдумка, больше будет в приквеле, может быть — дальше по ходу ПОВа Цезаря, но не факт, не факт.
Но и в реальности там была очень некрасивая история.
[4] У Цезаря была только одна дочь, которая умерла за 12 лет до описываемых событий. То есть, по его внутренней хронологии, 9 лет назад. Достаточно времени, чтобы отвыкнуть.
[5] По сути — столовая.
[6] Очень коротенько — в Риме времен республики ВСЕ законы принимались через народное собрание. Сенат без ратификации мог принимать только указы, и то по ограниченному количеству вопросов.
[7] Луций Корнелий Сулла.
[8] Квинт Гортензий Гортал, консул 69 г. до н. э., основной оппонент/друг Цицерона. Domus Augusta на современном Паллатине — это таки изначально дом Гортензия, который Октавий на каком-то этапе раздобыл себе. Детали неизвестны.
[9] Дом, куда привели Цезаря — это Общественный Дом, основная резиденция великого понтифика. Принадлежит государству и отдается в пользование строго текущему великому понтифику. На данный момент великий понтифик — Марк Эмилий Лепид.
[10] Цезарь — двоюродный дед Октавия (Августа).
Собственно, почему они все по-разному Августа называют? Потому что для Цезаря — он Гай Октавий, его так звали до того, как Цезаря убили. Потом, приняв завещание Цезаря, он стал Гаем Юлием Цезарем Октавианом. А дальше начал играться со своим именем и не наигрался, пока оно не превратилось в Император Цезарь Август. И да, Император — это не титул, это преномен, живите теперь с этим.
Детектив (Альберт IIII)
В каюте сильно пахло акварелью. Соседи Густавссона, отец и дочь Ходжесы, сидели напротив Ала на нижней полке. Мужчина выжидающе на него смотрел, а девочка увлеченно что-то рисовала в альбоме красками.
— Скажите, пожалуйста, мистер Ходжес…
— Можно просто Малкольм, — поправил Ходжес.
— Да, хорошо, Малкольм, — легко согласился Ал, — Скажите, пожалуйста, вы ничего странного за мистером Густавссоном в последнее время не замечали?
— Да нет, вроде, — ответил Ходжес, после непродолжительных раздумий, и поправил очки, — Хотя, погодите. После выхода из варпа он каким-то совсем дерганным стал, пить начал. Но вряд ли это что-то значит. Ну кто из нас после этого остался спокойным?
— Есть такое, — кивнул Ал, нервно улыбнувшись.
Девочка оторвалась от альбома и посмотрела на него тем наивным, доверчивым взглядом, что встречается только у маленьких детей. Вопрос ее, однако, не показался ему детским:
— Мистер Ал,
