было горько это признавать — Октавием. Не этим, который изображал раскаяние и растерянность сейчас, но другим, про которого писал Лепид, и в которого с каждым мгновением верилось все больше и больше.
Октавий копал себе глубокую яму, сам того не подозревая.
— Меня продавили! Он и Лепид! — вскричал он.
Доверие сорвалось с тонкой невидимой струны, на которой все еще держалось, и упало куда-то вниз, разбиваясь вдребезги. Пытаясь убедить его, Октавий слишком сильно заврался.
— Но ты нас тоже пойми! Вот ты, ты оставил всех в живых — и чем это закончилось? — в голосе Октавия были слышны истерические нотки, — Неужели жизни какой-то горстки ублюдков стоили продолжения резни на долгие годы?! Неужели не стоило послушать народ и прикончить их, чтобы этого избежать?
Неужели Октавий действительно считал, что у него все настолько плохо с памятью, что это может сработать?
— И как? — Гай вздернул бровь, — Избежал?
Октавий замолчал. Маска с его лица на мгновение упала, — и Гай чуть было не отпрянул. Он уже видел это выражение лица. Много лет назад, еще мальчишкой, после того как послал Суллу[7] с его требованиями по известному всем маршруту.
Тогда, чтобы сохранить голову на плечах, ему пришлось провести в бегах не один месяц, а его матери — пойти на все возможные уловки. Теперь же он, сам того не предполагая, собственноручно выдал второму Сулле путевку в жизнь. Если бы не его завещание, у Октавия не было бы ни единого шанса.
— Пока эта клика у власти, мы никогда эту резню не остановим, — отрезал Октавий, тон его полностью контрастировал с выражением лица.
И случилось удивительное — первый раз за этот разговор, он сказал правду.
Гай потянулся к амфоре, — правда эта была такой, что ее хотелось запить, — и раб, стоявший у двери, дернулся в его сторону. Он махнул тому, чтобы не беспокоился, и сам наполнил свою чашу.
— У нас нет выбора, — продолжал Октавий, — Если мы хотим выжить, а не уничтожить друг друга в кровавой мясорубке под корень — у нас нет выбора. Сенат показал, на что способен. Народ хочет мира, но пока власть у этой закостенелой клики в руках — мы никогда его не увидим. Они никогда не смирятся с неизбежным.
Отражение Суллы в кривом зеркале — вот кем был Октавий. И как только он ухитрился так долго этого не замечать?
— Я не прошу тебя мне поверить. Я понимаю, что это, должно быть, шок, но… Дай мне шанс. Просто посмотри, что сейчас происходит — и ты увидишь, что другого варианта действительно нет. Республика больна — и отчаянно нуждается в лекарстве.
Где-то он уже это слышал. Где-то он это уже читал. Правда, те авторы приписывали эти слова то ему самому, то народу, то кому угодно еще, но только не Октавию. Теперь он, кажется, нашел первоисточник.
Если бы Джузеппе был здесь, он бы выпрыгнул из штанов от радости.
Если, конечно, он все еще был жив.
Пытаясь отогнать мрачные мысли, Гай отпил вина, а затем, недолго думая, достал из кармана пачку сигарет.
— Это что такое? — тут же отвлекся от своих высокопарных рассуждений Октавий.
— Сигареты, — когда было нужно, Гай умел давать удивительно точные и одновременно с этим удивительно бесполезные ответы на вопросы.
Октавий удивленно вздернул бровь — Гай ответил ему тем же, молча прикурил, и тема сама по себе сошла на нет.
— Я ответил на все твои вопросы? — обтекаемо спросил Октавий, и Гай тут же понял, куда он клонит.
Ну да ладно, этот вопрос все равно был неизбежен.
Если раньше он всерьез рассматривал вариант “выложить Октавию все как есть”, сейчас такой опции больше не существовало. Он не собирался собственноручно предоставлять пищу тому сумасшедшему культу, который тот строил на основании очередного идиотского, принятого Сенатом под давлением, закона.
— Более чем, — сухо отозвался Гай. Более чем.
Времени оставалось все меньше и меньше — а никакого стройного и логичного ответа на вопрос “так и где ты был четыре года?” у него так и не появилось.
— Отлично, — Октавий с явным облегчением наложил себе фиников и подозвал раба, чтобы тот разлил вино, — Теперь моя очередь. Может, объяснишь мне, что тут вообще происходит? Четыре года назад весь Город присутствовал на твоих похоронах. Четыре года назад весь Город видел твое тело. Меня, конечно, там тогда не было, но каким, к гарпиям, образом так вышло, что никто не обратил внимания на то, что похоронили не тебя? Где ты сам был все это время? Раз уж ты ухитрился как-то выжить, почему не вернулся раньше? И, боги, что на тебе надето?
Последний вопрос был, пожалуй, самым сложным, но, к счастью, его легко было утопить в потоке других.
— Давай по порядку, — когда Октавий выговорился, начал Гай, — Извини, но на первый твой вопрос у меня ответа нет. Я понятия не имею, что случилось на похоронах, но единственное, что я тебе могу сказать, да ты и сам, без меня, это прекрасно понимаешь — похоронили не меня.
— И Антоний ничего не заметил, хочешь сказать? — подозрительно прищурился Октавий.
— Может и заметил. Может, он это и подстроил, откуда мне знать? Это тебе лучше у него самого спросить.
С Антония сталось бы устроить все таким образом, чтобы как можно скорее избавиться от него и попробовать занять его место. Жив он, мертв — не важно. Он ни на секунду не удивился бы, если бы выяснил, что в этом и заключался план Антония с самого начала.
— Хорошо, допустим, — прищур Октавия намекал на то, что доверие к нему пошатнулось.
— Что до остального… — он сделал небольшую паузу, быстро перебирая в уме все возможные варианты, — К сожалению, я немногое могу тебе рассказать.
— Почему? — немедленно насторожился Октавий.
— Я очень мало что помню. Да и то, что помню, честно говоря, как в тумане, — он пожал плечами, стараясь выглядеть как можно более непринужденно, — До начала прошлой недели одни отрывки — ничего цельного. Помню, что очнулся в каком-то доме. Не могу вспомнить ни лица его хозяина, ни каких-либо еще подробностей. Там было несколько человек, они сказали, что я потерял очень много крови и мне понадобится много времени на восстановление. На самом деле, думаю, у них были какие-то дурные намерения. Помню, я пытался сбежать — но не помню почему, и ничего толкового из этого все равно не вышло, видимо в чем-то они все-таки были правы. Помню, что кто-то еще пытался меня убить — но не помню кто, когда
