смею сказать людям грозное слово, ибо сам человек грешен.
— Ты не свое слово будешь говорить, а Мое; я знал твое недостоинство, но избрал тебя сосудом Своим, чтобы ты не возгордился и чтобы чрез твою немощь явилась Моя Сила; Я дал тебе право вязать и решать [так в тексте]; поэтому не убойся ничего и сделай то, что ты должен исполнить!
— Исполню, Господи, исполню! Не смею ослушаться слов Твоих».
О. Илиодор искренно считал, что передает современникам волю Божию. «Все это я сказал вам не от себя и не от диавола, словами которого говорят „освободители“, а от Бога и Христа моего: это Он повелел мне говорить как пастырю Церкви, как служителю Своему!». Поэтому намеревался «свободно говорить людям святую истину», пользуясь преимуществами монашеского положения. «Не умолкну добровольно до тех пор, пока не выскажу всякую обо всем и обо всех чистую святую правду. Если я этого не сделаю, то я не знаю, зачем мне жить на земле…». Таким образом, свое предназначение он видел в проповеди «правды и человеческой справедливости». «…я и в могилу сойду с моим дорогим знаменем; и никакая сатанинская рука не вырвет из моих объятий этого священного знамени; говорю „сатанинская“, ибо у христианской души не явится даже и намерения отнять у меня знамя правды, Истины, честности, справедливости евангельской!».
В силу этого принципа о. Илиодор и выступал против революции и либерализма, выступив на борьбу со «страшным зверем» — «проклятой революционной гидрой». «Со всей силой темперамента донского казака я боролся, используя свой авторитет, за церковь, царя и русский народ, — вспоминал Сергей Труфанов. — … Искренность и энергия моей борьбы против революционеров не знали границ».
Итог: монах-бунтарь
Таким образом, бесхитростное, но красочное мировоззрение о. Илиодора представляет собой обыкновенную славянофильскую систему взглядов с прибавлением религиозных и социалистических мотивов, а также убеждения в необходимости своего рода «революции справа».
Неудивительно, что современники зачастую гадали, правый он или левый, а некоторые даже причисляли о. Илиодора к революционерам. Шульгин находил, что он был «демагог» и «монархист для вида». Меньшиков писал о «столь близких ему бомбистах красной сотни».
Однако о. Илиодор неизменно настаивал на своей политической благонадежности: «Свидетельствуюсь собственной священнической совестью пред Вами, Ваше Преосвященство, что я — не бунтовщик, я — не революционер». Не выступая против законных властей, он лишь по долгу пастыря обличает их грехи. «…властям нужно повиноваться для Бога и власть должна служить для Бога. А если служит не для Бога, так кому служит? Диаволу. Так вот если диаволу служит, так обличай и борись, сколько можешь». Соответственно, он считал себя вправе не повиноваться тем распоряжениям властей, которые казались ему незаконными.
Точно так же о. Илиодор при необходимости был готов выйти из послушания духовной власти и обличить ее, основываясь на 15-м правиле Двукратного Константинопольского собора, одобряющем разрыв с архиереями-еретиками: «Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей».
Иеромонах настаивал, что и свою паству воспитывает в духе покорности властям. «Илиодор никогда не прольет крови, ибо он приносит Богу бескровные жертвы». Снова и снова о. Илиодор твердил: «От моих проповедей не прольется ни одной капли крови». Даже в дни противостояния с властями он повторил: «Ни при жизни моей, ни после смерти моей не прольется ни капли чьей-нибудь крови. Я вас всегда учил добру и теперь прошу, если мне придется скоро умереть, то никому не мстить за меня и пусть все они там знают, пусть знает полиция и все власти, что через меня никогда не прольется ни капли крови!».
С особенным жаром он открещивался от навязанного ему ярлыка погромщика: «народ, идущий за о. Илиодором, будет тогда совершать погромы, когда у козы вырастет хвост». «Я никогда не призывал к насилию и к погромам, а, наоборот, отвержением и проклятием небесным грозил за них»; «я никогда никого не подстрекал к какому бы то ни было насилию своими проповедями».
Когда его сравнивали с Гапоном и другими священниками крайних левых убеждений, он горячо протестовал: «я ни Гапон, ни Колокольников, ни Тихвинский; в своей деятельности руковожусь не личными страстями, а единственным желанием спасти Родину Святую, Трон Царя и Ограду Церкви».
Однако иногда он сам признавал свою духовную связь с разрушительными элементами.
«Я верю в искренность некоторых революционеров, признаю героизм за их поступками. — я, быть может, сам положил бы на плаху свою голову за их дело, но я убежден, что на безверии нельзя построить счастья народа.
Как бы ни были хороши моральные принципы, во имя которых наши революционеры призывают народ к протесту, они уже по одному тому не в силах оказать воздействия, что санкционируются не Богом, а человеком»
Впоследствии Сергей Труфанов повторил эту мысль в мемуарах: «В глубине души я тоже был крайним революционером, что подтверждается знаменитой русской писательницей Гиппиус, которая сделала меня героем ее романа „Роман-царевич“ под именем отца Иллариона. Я встал на сторону реакционеров, потому что революционеры не начертали на своем красном флаге имя Бога. Если бы они добавили к словам: „В борьбе обретешь ты право свое“ слова: „Так говорит Господь истины“, революция, несомненно, нашла бы меня в своих первых рядах».
Будучи бунтовщиком по своей природе, он в силу своих убеждений бунтовал не против власти, а против революции.
В статье с характерным заголовком «Монах-бунтарь» И. А. Родионов размышлял о направлении бунта о. Илиодора:
«Он идет против общего течения, идет ревностно, нетерпимо, воительски.
Он стоит за православную веру, за самодержавного Царя, за великую единую Россию.
Он громит революцию, громит интеллигентов — изменников родного народа.
Он ополчается против морального и материального засилия евреев, считает их злейшими врагами Христа, сеятелями всяческих смут и нестроений и кровопийцами народными.
Он пылок, невоздержан, обличает богатых, влиятельных, „уважаемых“ граждан, суровым словом своим бичует и народ».
В ответ на подобные доводы М. О. Меньшиков отмечал, что ведь и Пугачев с Разиным стояли за православие и самодержавие.
Три программные статьи о. Илиодора
В «Вече» о. Илиодор дебютировал в том самом октябре 1906 г., когда, тяжело больной, отошел от «Почаевских известий». Тогда у него достало времени для написания не только статьи в ярославский «Русский народ», но и ответа на нападки «Церковного вестника». Этот-то ответ и напечатало «Вече». Редакция тогда еще так плохо знала о. Илиодора, что ошибочно назвала его архимандритом, однако не удержалась от выражения своего восторга по поводу деятельности почаевских иноков, благодаря которым «скоро вся Волынь будет представлять единый могучий „Союз русского народа“».
В эмоциональной статье под характерным заголовком «Моя отповедь слепым книжникам и
