переводить его на меня.
— Я сделал макеты, — сообщил Роджер мне однажды в конце июня. — Несколько штук. Кажется, я понял предпочтения Джерри по части дизайна и надеюсь, ему понравится то, что я предлагаю. Особенно один вариант.
— Правда?
Я старалась скрыть обеспокоенность. Мы еще не проработали все детали этой сделки. И не подписали контракт. Мы даже не составили черновик контракта. Готовить макеты книги, когда контракт еще не подписан… Роджер и впрямь действовал в нарушение всех правил. А еще мне показалось, что это плохая примета.
— Я перепечатал повесть, — признался он, — чтобы изготовить макет. Можно было бы отсканировать, конечно, но Сэлинджеру наверняка понравится, что я ее перепечатал.
— Хм… — прогудела я в трубку, подумав про себя, что Сэлинджер не понял бы разницы между отсканированным и перепечатанным текстом.
Дело было в пятницу, моя начальница, как обычно, работала из дома. Роджер часто звонил в пятницу утром, и я уже начала думать, что он делает это сознательно — звонит мне, чтобы выговориться. Излить душу, как психотерапевту. По всей видимости, эта сделка сильно тревожила его. А может, Роджер был разговорчивым по природе. Я уже знала все о его дочерях, расписании, его коллекции литературных редкостей и жене, относившейся к его издательской деятельности с добродушным скепсисом.
— И хорошо, что я это сделал. Когда я перепечатывал текст, я заметил несколько мелких опечаток. — Роджер, кажется, был очень доволен собой: как-никак ему удалось поймать сам «Нью-Йоркер» на опечатках.
— Серьезно? — Я удивилась. О редакторах и корректорах «Нью-Йоркера» ходили легенды. Опечатки просто не могли просочиться в текст.
— О да, — подтвердил Роджер. — Незначительные, но все же опечатки. Я их исправил. Сэлинджер такой дотошный, наверняка он хотел бы, чтобы их исправили.
— Да, уверена, так и есть.
Я вставила бумагу в машинку, чтобы сэкономить время, хотя не могла печатать, когда разговаривала по телефону, разве что с Доном, или с мамой, или с Дженни — другими словами, с тем, кто не обидится, так как «Селектрик» работала далеко не бесшумно. Однако на самом деле я совсем не была уверена.
— Я также существенно увеличил поля, чтобы книга стала толще. В тонкой книге невозможно будет разместить название горизонтально. Джерри хочет, чтобы название было расположено горизонтально. Он терпеть не может вертикальные названия. Поэтому пришлось сделать очень широкие поля. Но Сэлинджеру это нравится. Он любит, чтобы на странице оставалось свободное пространство. Чтобы книга дышала!
— Вертикальные названия?
Я никогда прежде не слышала этот термин и заподозрила, что Роджер сам его придумал, а может быть, Сэлинджер. «Вертикальные названия» — похоже на название альбома «Джой дивижн» или сборника абстрактной поэзии.
— Да, да! — Когда Роджер волновался, он напоминал Белого Кролика. Я представляла его толстым коротышкой с косым пробором и гладко зачесанными волосами. — Вертикальные названия! Это когда название книги развернуто боком на корешке. Большинство книг именно такие. Для того чтобы расположить название горизонтально, книга должна быть довольно толстой. Посмотри на все книги Сэлинджера.
Я посмотрела: они все стояли на полке передо мной.
— У всех названия на корешке расположены горизонтально.
Я прищурилась. Роджер был прав. На корешках аккуратными буковками были выведены слова, одно располагалось над другим.
В следующую среду Сэлинджер приехал в округ Колумбия, и они с Роджером встретились за обедом в Национальной галерее. Место было людное, публичное, но Сэлинджера не осаждали фанаты и не снимали фотографы, как ожидал Роджер; мужчины просто сели и просмотрели макеты, а затем попрощались у небольшого водопада под лестницей, ведущей в лобби.
— Сэлинджер настоял, что сам заплатит за обед, — отчитался Роджер Казалось, он до сих пор не мог прийти в себя от осознания того, что он, Роджер Лэтбери из Александрии, Виргиния, мальчишкой читавший «Девять рассказов» в своей комнате, вот так запросто ел сэндвичи с Джеромом Дэвидом Сэлинджером.
В четверг Роджер, разумеется, позвонил мне первым делом и рассказал, как все прошло.
— Выход книги назначили на первое января, — сообщил он. — День рождения Джерри.
— Первое января следующего года? — спросила я.
Подготовка книги к печати и сама печать обычно занимали больше полугода. Неужели Роджер успеет и к Новому году книга будет в магазинах?
— Да-да, разумеется. Ждать нет смысла, — подтвердил он. — Работы-то немного. Джерри выбрал дизайн, который, я знал, ему понравится. Мы решили не печатать название повести вверху каждой страницы. Потому что это эпистолярный жанр, понимаешь? Это письмо. И название вверху страницы будет отвлекать читателя. Джерри со мной согласен.
Эта парочка, похоже, соглашалась во всем. Кроме одного. Сэлинджер не хотел, чтобы Джерри исправлял опечатки. Мало того, он разозлился, узнав, что тот их исправил, не посоветовавшись сначала с ним.
— Не понимаю, — промолвил Роджер. — Сэлинджер, кажется, даже рассердился, когда услышал, что я их исправил… — Он замялся, не зная, стоит ли упоминать об этом случае, который чуть не обернулся катастрофой. — В какой-то момент мне даже показалось, что он сейчас скажет: «Все отменяется». Из-за этих мелких опечаток. Но так и быть, я вернул опечатки на место.
— А Джерри объяснил, почему их нельзя исправлять? — спросила я.
Честно говоря, я предвидела, что Сэлинджер так отреагирует, даже не знаю почему. Я подозревала, что ему нравилось держать контроль в своих руках абсолютно над всем: вот попросил бы Роджер разрешения исправить опечатки, он бы ответил: «Конечно же исправляй, какой вопрос!» Но Роджер сделал это без разрешения, и Сэлинджера это, само собой, вывело из себя.
— Не совсем. — Роджер заговорил тише; прилив адреналина после обеда с Сэлинджером иссяк, когда он начал вспоминать все то, что прошло не очень удачно. — Точнее, нет. Он просто сказал, что хочет, чтобы повесть напечатали в точности так, как она выходила в «Нью-Йоркере». Он будто бы хотел сказать, что эти отпечатки намеренные. Хотя не сказал ничего такого, конечно. Но знаешь, я понял…
Роджер вдруг замолк; я даже решила, что он повесил трубку или связь прервалась. Но потом он откашлялся.
— Все в порядке? — спросила я.
Мне нравился Роджер. Правда, нравился. И я не хотела, чтобы он все испортил. Второй такой случай с опечатками мог оказаться роковым.
В начале июля я попала на вечеринку, устроенную на крыше здания, где находилась редакция «Нью-Йоркера», и несколько часов проговорила с двумя молодыми редакторами «Нью-Йоркера». Они были старше меня всего на пару лет и на несколько лет моложе Дона и одевались, как карикатурные ученики подготовительной школы или герои фильмов Уита Стилмана. Другими словами, парни выглядели именно так, как я себе представляла редакторов «Нью-Йоркера», если бы решила поразмышлять на эту тему и представить людей,
