оглядывая их и не зная, бежать ли дальше или дальше бежать не велено, Тягилев приткнулся к стенке возле Ардатова и забормотал:
— Заступник мой еси… Возьми под крыла твоя… От стрелы летящей, от меча, от ножа, от любого лиходея!..
Ардатов, поймав его за руку, сжал так, что почувствовал, как у Тягилева хрустнули кости.
— Тихо! Тихо, отец! Тихо! Тихо… Сейчас он кончит, сейчас, сейчас, сейчас! Еще минутка…
— Господи, господи, — бормотал не успокаиваясь Тягилев. — Я, значится, только туда, глянуть, как там слепыри, они за своротом, саженей за десять, но за своротом, только я туда, а он, аспид, как метил, так и угодил, и были слепыри, и нету их — одна земля, а их как вынесло! Ах, ирод! И ведь не достать его из винтовки! Кабы достать! Ах, ирод! Как вша перед ним бессловесная — давит и все тебе!..
— Тихо! Тихо, отец! — Ардатов опять сжал руку Тягилева. — Не они нам важны, не они! Те, кто на земле важны, те, отец! Те сейчас, те! Понял? Понял? С ними счеты своди, с ними, понял?
— Чу! Чу! Кто-то стреляет! — дернулся Тягилев у него из руки. — Да пустите же! Пусти, тебе говорят! — крикнул он на Ардатова и с неожиданной силой так дернул руку, что вывернулся и побежал, почти не прячась, к углу, где траншея ломалась.
Ардатов, отстав, кричал ему:
— Назад, назад, назад!
Они оба выбежали в следующий фас. У дальнего конца его, там, где фас снова ломался, припав к фрицевскому танковому пулемету, который он выкинул прямо на бруствер, лихорадочно водя стволом туда и сюда, какой-то красноармеец ловил в прицел «юнкерсы». Выходя из пике, «юнкерсы» секунды летели вдоль их обороны и из самой нижней точки пикировали, выравнивались как раз на линии этого фаса траншеи, а значит, и пулемета, и красноармеец ловчил поймать выходящий «юнкерс» на очередь.
«Зря! — мелькнуло у Ардатова в голове. — Даже если и собьет одного, если кто-то с другого самолета заметит откуда били, они же нас перепашут! У них же радио! Вывалят все, что у них осталось. Прямо на головы! На кой же черт тогда было маневрировать? Нужно держать землю! — это важнее какого-то вшивого „юнкерса“»…
— Отставить! — крикнул он. — Отставить!
То ли красноармеец не слышал, так как до него было далеко, то ли не захотел подчиниться, он даже не обернулся.
— От… — было крикнул Ардатов и подавился концом слова, потому что в полосе неба, видной из траншеи, вдруг возник пикирующий «Юнкерс», и Тягилев и Ардатов хорошо различали его задранный хвост, верхние плоскости крыльев, обычно непросматриваемые с земли, круглое туловище, в конце которого, устремленной к земле, была пилотская рамчатая кабина.
Секунды «Юнкерс» падал, ревя моторами и сиреной, потом от него отделилась четко видимая бомба, «юнкерс» резко начал отваливать хвост вниз, под себя, задирая тем самым кабину, в которой сидели летчики, защищенные от пулемета лишь плексигласовым стеклом, и вот в эти-то две три секунды красноармеец, не отрывая пальцы от спускового крючка, удерживая прыгающий пулемет, изловчился и всадил в плексиглас очередь.
«Лихо», — подумал Ардатов. Ему показалось, что он увидел, как от кабины что-то полетело — какие-то осколки, щепки, железки, или это были просто брызги плексигласа, а может, и вспышки зажигательных пуль, но «юнкерс» в ту же секунду дернулся, продолжая все выходить из пике по инерции, проревел над ними и, мелькнув за спинами так быстро, что Ардатов не успел и оглянуться, упал где-то сзади, бухнув одновременно с ударом об землю бензиновыми баками.
— Назад! — крикнул Ардатов. — Назад! Ко мне! За мной!
Стукаясь об углы траншей, задыхаясь, они пробежали все эти незанятые отрезки ее и свалились без сил возле Щеголева, который, развернув узел плащ палатки, набивал магазины к шмайссерам.
— Выбирай, — показал он Ардатову на оба шмайссера. — Становимся на довольствие к фрицам. Белоконь принес.
Красноармеец, который сбил «Юнкерса», еще не отдышавшись, вдруг засмеялся, нервно вздрагивая и судорожно хватая ртом воздух.
— Эк я его! Отлетался, собака! Поди, скольких он! Но есть и ему конец! Из их же машинки…
— Как фамилия? Какой части? — спросил Ардатов. — Какой части?
«Я представлю его к ордену! — решил Ардатов. — Если останемся живы… За „юнкерс“ дадут. Лишь бы выбраться к своим. Но сначала надо дожить до ночи, — опять подумал он. — И удержать этих фрицев здесь… Разведбат и батальон танков!..»
— Кожинов я. Кожинов Семен Лукич, — вдруг тихо, задумчиво, как если бы Кожинов вглядывался в себя или разглядывал себя со стороны, зная, что он — это он, но в то же время как же это может быть, чтобы человек сам себя видел со стороны, — вдруг тихо, задумчиво назвался красноармеец. — Кожинов Семен Лукич, 1903 года рождения. Из города Горького. Завод «Красное Сормово», слышали про такой, а?
Некоторое время Кожинов гладил фрицевский пулемет, поворачивая его, разглядывая, бормоча:
— Ладная машинка. Исхитрится же человечья голова задумать такую.
Пальцы у Кожинова были короткие, толстые, поросшие желтой шерстью, с желтыми же от махорки ногтями, по чуткие, осторожные, и казалось, что Кожинов ощущает ими не только поверхность металла, но и узнает и то, что там, в его глубине.
— Если запастись патронами, я их, фрицев, накосю из нее вагон! — пообещал Кожинов Ардатову, когда Ардатов встал, потому что «юнкерсы», сделав круг, перестраиваясь на ходу, полетели домой. Улетало, Ардатов посчитал, семнадцать.
— То то! — сказал им вслед Ардатов. — То-то, сволочи. Дайте срок, дайте нам срок!
— Вагон и маленькую тележку, — развил обещание Кожинова Щеголев. — Ты смотри мне, не жги даром патроны!
В бинокль все виделось четко и близко — в километре от них, за увалом, степь, не очень круто поднимаясь, переходила в новую гряду пологих холмов, таких же высоток, какую должны были удержать они. Высоток, обозначенных на военных картах малыми цифрами. Так вот, из-за противоположной им высотки, развернувшись в цепи, быстро шли, сбиваясь на бег, немцы-пехотинцы. До немцев было с километр.
— Пока пулеметчики живы, пока пулеметы исправны и есть патроны, спасенья пехоте от этого огня нет, — объяснил Ардатов Щеголеву, Тырнову, Белоконю и Кожинову. «Вот насколько нас хватит, это другой вопрос», — прокрутилось у него в голове.
Ардатов подумал было, что ему следует самому лечь за один из пулеметов, но ключицу от ударов ПТР еще так ломило, что он, с ужасом представив, как будет колотить в нее приклад, отказался от этой мысли, из пулемета он обязательно бы мазал, а мазать никак было нельзя. Он решил, что ему сейчас надо стрелять из винтовки, что с винтовкой он справится, а когда
