Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
Председателя Совета Министров. Там мне показали лист ватманской бумаги, на котором синим карандашом было нарисовано многоэтажное здание со шпилем, на котором развевался красный флаг, а рядом написано – 26–32 этажа. Как мне сообщили, рисунок сделал И. В. Сталин и предложил всесторонне обсудить этот замысел[431].
Представление о том, что создателем – буквально архитектором – московских высотных зданий был сам Сталин, служило мощной идеей, которая вдохновляла и направляла всех участников этого проекта на всех уровнях. Рассказ Попова о рисунке Сталина напоминает типичный анекдот о каком-нибудь гениальном зодчем, который в миг внезапного вдохновения быстро набрасывает чертеж своего очередного шедевра на бумажной салфетке. У Попова эта история должна была не просто поведать о творческом гении Сталина, но и развеять всякие домыслы о хаосе и неопределенности, создать впечатление, будто послевоенное преображение Москвы имело четко предопределенный и даже священный характер. В воспоминаниях Попова Сталин-зодчий предстает провидцем, наделенным прометеевой способностью постичь будущий образ Москвы как единого целого и воплотить его в жизнь. Таким образом небоскребы свидетельствовали о могуществе вождя.
Советские архитекторы приписывали себе такое же всесилие. Уже сама способность вообразить – а значит, и спроектировать – сразу целый город была, по утверждениям советских архитекторов, главной чертой социалистического урбанизма. Освободившись от оков частной собственности, индивидуальных интересов и капиталистических инвестиций, советский архитектор заявлял о своем праве не просто проектировать отдельные дома, но и создавать и украшать целые города. Однако такое внимание к облику города и желание формировать его как единое пространство не было чем-то совершенно новым и не родилось в условиях социализма. Еще на заре ХХ века американский архитектор Дэниел Бёрнем бросил клич: «Не стройте мелких планов – в них нет волшебства, которое горячит кровь»[432]. В работах Бёрнема, основателя движения City Beautiful («Прекрасный город»), гражданская вовлеченность, ставшая целью в эру прогрессизма, получила архитектурное воплощение. Он создал масштабные, монументальные планы городов Чикаго, Вашингтона, Сан-Франциско и Манилы. И подобно Бёрнему, к опыту и риторике которого обратились советские архитекторы, они тоже столкнулись с тем, что масштабные планы не так-то легко воплотить в жизнь. Сама идея построить в послевоенной Москве небоскребы, быть может, и была смелым планом, родившимся в голове одного человека, однако эти сооружения могли появиться в реальном мире лишь благодаря множеству мелких планов и усердной работе многих, очень многих людей. Проект небоскребов складывался в единую картину лишь постепенно – шаг за шагом, постановление за постановлением. Строительство небоскребов в послевоенной Москве оказалось титаническим, почти неподъемным делом. И как вскоре поняли Попов и другие, этот проект, начатый в 1947 году, был настолько необъятен, что никому не под силу было в одиночку уследить за всеми его подвижными частями и тем более в одиночку руководить им.
Мелкие планы
После заседания, собранного Поповым в январе 1947 года, министры и их заместители, а также архитекторы и инженеры, которым предстояло сообща строить небоскребы, продолжали встречаться и переписываться весной и летом. Под руководством Берии официальные лица и специалисты пытались выработать общие принципы и нормы, рассматривая широкий круг вопросов: от лифтов до отопления и вентиляции, от стройматериалов до рабочей силы. Результатом этих многомесячных обсуждений и споров стало новое постановление, выпущенное Советом Министров 17 августа 1947 года и называвшееся «О мероприятиях по строительству многоэтажных домов в г. Москве» – намного более подробное и ориентированное на решение технических задач, чем первое. Оно занимало 17 страниц и содержало 55 пунктов с подпунктами и 12 приложений. В отличие от январского, августовское постановление уже не было заоблачной мечтой – оно больше походило на план.
Документ прояснял важные вопросы: финансирование, кадровый состав и даже подробности, описывавшие, кто, кому и когда будет поставлять кирпичи, гипс и известняк. Например, в постановлении уточнялось, что стальные каркасы для будущих зданий будут изготовляться под надзором Министерства тяжелого машиностроения на заводах в Раменском (городе на юго-востоке Московской области). В постановлении также отмечалось, что в Москву с Дальнего Востока, Северного Кавказа, из Армении, Азербайджана, Грузии и Киргизии нужно будет привезти древесину белой акации, грецкого ореха, каштана, лавра, платана, самшита, тиса. По становление предписывало Министерству промышленности строительных материалов обеспечить поставку 5 200 раковин, 4 385 ванн и 5 260 унитазов. Предусматривался и вклад города в проект: Мосгорисполком должен был предоставить к концу 1947 года 2,7 миллиона кирпичей, 1 600 тонн извести и 700 тонн алебастра[433]. Августовское постановление, подытожив семь месяцев заседаний и переписки, охватило почти все вопросы.
Тогда же были напечатаны десятки экземпляров этого подробного документа и разосланы во все министерства и организации, причастные к выполнению проекта. Мало кто из получателей был посвящен во все пункты постановления – большинству достались частично отредактированные варианты, где три пункта не содержали никакого текста, кроме одного слова – «секретный». Те же, кто занимал достаточно высокое положение, чтобы прочитать документ полностью, узнали, что первый (секретный) пункт содержал распоряжение, согласно которому Никита Хрущев – тогда первый секретарь ЦК КП(б) Украинской ССР – должен поставить с Украины в Москву 4 миллиона квадратных метров гипсокартона. Вторым секретным пунктом был приказ МВД, Мосгорисполкому и Мособлисполкому разрешить 23 тысячам рабочих с семьями въехать в Москву и законно зарегистрироваться для работы на стройках небоскребов. Здесь же уточнялось, что министерства и УСДС, нанимающие этих рабочих, будут отвечать за строительство жилья для них, и Попову поручалось найти на окраине Москвы участки, чтобы разместить новые жилые кварталы. Наконец, третьим секретным пунктом было распоряжение отправить на полгода десять инженеров за границу – в Англию, США и Швецию[434]. По-видимому, оно так и не было выполнено.
Августовское постановление отнюдь не стало последним словом в проекте строительства московских небоскребов. В десятках последующих документов были изменены многие из пунктов, обозначенных летом 1947 года. Сроки строительства вскоре были продлены, распоряжения об использовании стройматериалов и рабочей силы скорректированы. И все же это постановление стало всеобъемлющим документом с конкретными инструкциями и помогло превратить туманное видение в осуществимый план. И теперь, когда этот план оказался перед руководителями строительства, оставалось найти ответ на последний вопрос: как же все-таки будут выглядеть эти здания на стальных каркасах, с внутренней отделкой древесиной грецкого ореха и с современными лифтами?
Весной и летом 1947 года, пока представители министерств продолжали совещаться по вопросам управления и строительства, московские архитекторы и инженеры обсуждали проблемы проектирования. Вели эти дискуссии Андрей Прокофьев, начальник УСДС, и два виднейших московских зодчих – Аркадий Мордвинов, возглавлявший
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
