— Будь добра, Эди, выйди слева.
«Дорогая Лора, — строчила Рут в окне почтовой программы, — мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. Или хоть подумать вслух. Только, пожалуйста, дочитай до конца. Очень тебя прошу».
Она остановилась и сняла руки с клавиатуры. Новый стол — на опоре в виде козел, черный, дорогущий, хотя по конструкции почти не отличающийся от стола, на который взгромождался ее отец, когда педантично переклеивал обои — она поставила прямо перед окном в новой гостиной, чтобы, отрываясь от экрана лэптопа, любоваться бесподобной панорамой города. Больше в гостиной не было ничего — только стол, кожаный диван, который Мэтью буквально заставил ее забрать себе, телевизор и два высоких металлических торшера, скромно направляющих свет в потолок.
«Не то чтобы мне не нужны были вещи, — написала она Лоре в предыдущем письме, — скорее, трудно привыкнуть к необходимости покупать их в одиночку. Мне кажется, будто в моей жизни все вдруг стало непрочным, текучим — это и будоражит, и здорово нервирует. Может, надо просто подождать, когда схлынет эйфория».
Письмо было отправлено уже четыре дня назад, а Лора все не отвечала. Рут понимала, что завалила ее письмами, и была вынуждена пояснить, ежась от унижения, что без Мэтью ей просто не с кем поговорить, а поскольку нынешняя ситуация не дает ей покоя, в таком стрессовом состоянии ей просто необходимо излить душу, придать мыслям хоть какое-нибудь подобие порядка — следовательно, ей нужен заинтересованный слушатель или хотя бы читатель. Помня о том, как сама плакалась Рут в жилетку — еще до юриста из Лидса, после рабочих неурядиц и расторгнутых помолвок, — Лора заверила, что она, конечно, готова оказывать ей моральную поддержку сколько понадобится. Жаль только, думала Рут, глядя, как вьются над рекой чайки, что даже лучшие друзья не всегда бывают расположены слушать чужие излияния. Несмотря на все благие намерения Лоры, ей наверняка интереснее собственное будущее, цвет нового холодильника, музыка для свадьбы. Она не виновата, думала Рут, я нисколько не сержусь, но пока я просто не в состоянии разобраться в собственных мыслях без посторонней помощи. И неизвестно, разберусь ли вообще.
Она снова перевела взгляд на экран. Слово «пожалуйста» выглядело умоляюще, прямо-таки слышалось, произнесенное ее голосом.
«Я вот о чем, — продолжала стремительно печатать она, — мне необходимо изложить все по порядку — по пунктам, как говорят наши кадровики, — поэтому постарайся дочитать до самого конца и, сделай одолжение, скажи, спятила я, или это совершенно нормально.
Лора, уже три человека обвинили меня в амбициозности — именно обвинили, а не просто назвали амбициозной (нет, Мэтью среди них нет, но его мать наверняка того же мнения). Один мой коллега (мужчина) говорит, что для него амбициозность — неотъемлемая и желательная часть жизни, но применительно ко мне она словно приобретает негативный оттенок, как эгоизм, себялюбие, стремление манипулировать людьми в корыстных целях. Мне хочется объяснить людям, что стараюсь работать хорошо не ради себя, а ради самой работы. Но зачем вообще это кому-то объяснять? И почему меня особенно тянет сделать это теперь, когда я наконец-то обзавелась собственной квартирой, но потеряла Мэтью?
Это еще не самое худшее. Я не просто чувствую себя виноватой в случившемся — меня раздражает это чувство вины. Никто, Лора, — ни мои коллеги, ни родные, ни даже Мэтью, пока мы были вместе, — никто ни разу не сказал: молодец, такая молодая, а уже многого добилась. Или хотя бы без упоминания возраста просто отметил бы достижения. В наше время детей хватят за все подряд, пока они не научатся переносить мелкие неудачи, но почему же мы не хватим женщин — за успехи в делах, которые не считаются традиционно женскими? Почему женщины всегда, всякий раз должны уступать и жертвовать? А если они перестанут хотя бы на минуту, откуда берутся все эти невысказанные обвинения в том, что они не соответствуют представлениям о настоящих женщинах?
Лора, я не хочу сдаваться и сворачивать с выбранного пути, не хочу упускать возможности. Я не верю, что приемлемость для окружающих неразрывно связана с собственным раздражением, но вместе с тем мне невыносима мысль, что, выбрав путь, по которому я иду сейчас, я останусь и без мужа, и без семьи — потому что непозволительно иметь все сразу.
Я не хочу умерять свои амбиции.
Я хочу жить в этой квартире.
И хочу, чтобы Мэтью вернулся.
Целую, Рут».
В ресторане, куда Макс повел Вивьен ужинать, она никогда прежде не бывала. В глубине зала там был зимний сад, и Макс объяснил, что летом он становится открытой террасой, а рядом с ним, в парке с мощеными дорожками, ставят огромные белые итальянские зонтики, на деревья вешают фонарики и получается очень-очень приятная атмосфера.
Осторожно переступая в новых сандалиях, Вивьен прошла к столику. Она решила не спрашивать, откуда у Макса такие обширные познания о ресторане, особенно о фонариках. За четыре года, пока они жили врозь, Вивьен встречалась с двумя мужчинами, которые годились только на роль случайных партнеров, а у Макса, по достоверным сведениям Вивьен, было три любовницы, а если верить подозрениям — пять: все моложе ее, длинноволосые, сексуальные, доступные и деятельные. Макс никогда не называл их по имени, но Вивьен все-таки знала, что одну зовут Карли, другую Эмма, а с третьей, стюардессой, Макс познакомился, возвращаясь из Чикаго, — потом она, к досаде Вивьен, организовала очень дешевый билет для Элиота на рейс в Австралию. Возможно, Эмма, Карли и стюардесса бывали в этом ресторане с зимним садом. Но даже если Макс и водил их сюда, у нее, Вивьен, его пока еще законной жены, есть козырь, с которым не сравнятся никакие, даже самые длинные волосы и раскованность в постели, недоступная ей.
Опустившись на стул, она посмотрела на Макса поверх пламени свечей.
— Прелесть.
Он указал на меню:
— Возьми, полистай. Выбирай что хочешь. Хоть омара.
Она улыбнулась. В светлом костюме и ярко-голубой рубашке у него был, по мнению Вивьен, весьма благородный вид. Приятно видеть рядом мужчину, который следит за собой.
— Макс, я не люблю омаров.
Он улыбнулся в ответ.
— Я тоже.
— А чего еще я не люблю?
Он прикрыл глаза.
— Дай-ка вспомнить…
— Зеленый перец, — подсказала Вивьен. — Ревень. Кориандр.
Он открыл глаза.
— Торт «Баттенберг».
— «Баттенберг»?..
— Да, — подтвердил он.
— Впервые о таком слышу.
— У него на срезе желтые и розовые квадраты, — напомнил Макс. — Как-то раз я купил его в придорожном кафе, по пути в Шотландию. А ты выбросила его из окна машины.
Вивьен довольно усмехнулась:
— Выдумываешь.
— Ничего подобного. Я отчетливо помню, словно это было вчера… Я заказал шампанское.
