Вене возложили надежды как на «украинский Пьемонт» еще перед Первой мировой войной — проект, который в случае победы австро-германского блока сулил отрыв всей Малороссии от России. Отрыв Киева от Москвы и окатоличивание восточного славянства были устремлениями и перед Второй мировой войной.
Вторя папе Урбану VIII, митрополит Андрей Шептицкий, благословлявший впоследствии С. Бандеру и эсэсовскую дивизию «Галичина», обращался в 1929 году, т. е. задолго до пакта Молотова — Риббентропа, к вверенному ему духовенству: «Многим из нас Бог еще окажет милость проповедовать в церквах Большой Украины… по Кубань и Кавказ, Москву и Тобольск».
Официальный Киев в 90-х годах был зажат между идеологически аморфным экономическим менталитетом многонаселенного промышленного востока и пассионарным антирусским западом, что и обеспечило господство галицийских идей на мировоззренческом и информационном поле. И в ходе «оранжевой революции» как будто в зеркале истории посредниками в переговорах появляются «тени забытых предков» — президенты Литвы и Польши — католических государств, что задолго до возрастания Москвы пытались удерживать православную Украину и замышляли в XVI веке так называемую Балто-Черноморскую унию, санитарным кордоном отделяющую Московию от морей и от «цивилизованной Европы». Конечно, молодые киевляне протестовали на Майдане и против бюрократии, и против коррупции и стагнации, за динамическую модернизацию всего общества, но ведь их 10 лет учили, что модернизация — это антимосковитство, что Мазепа — герой только потому, что предал Россию.
На Украине восток понял, что полное отречение от общерусской истории и от общеправославной судьбы навязывается прежде всего для обоснования не просто отдельного от России исторического проекта — его никто не оспаривает, — но курса, обязательно враждебного Москве и ориентированного стратегически и духовно на Запад. Это может привести к расколу Украины и началу крупномасштабного кризиса в регионе с обязательным усилением татарского и исламского импульса в Крыму. Европа еще вспомнит, как турки осаждали Вену. Перед лицом грядущих геополитических и цивилизационных и религиозных вызовов померкнет все, что нынче кажется таким важным, на деле же является отражением прошлых фобий.
Польским сторонниками сугубо прозападного курса Украины и поворота ее от России, делающим ставку на продолжение любой ценой «оранжевой революции», важно было бы осознать следующее: именно отождествление «украинства» с антимосковитством наделяет украинскую идею вечным комплексом неполноценности, комплексом младшего брата. Так она никогда не выйдет из стадии самоутверждения, расточая национальную энергию и интеллект на поиски антропологических и культурных отличий от москалей. Этот комплекс, навязанный галицийской идеологией, подрывает единство Украины и является препятствием к ее подлинному самовыражению во всеукраинском национальном проекте.
И «правые», и «левые» правительства Польши видят будущее Украины в интеграции в ЕС. Раз на сегодня никаких реальных экономических, правовых и финансовых условий и предпосылок для этой интеграции нет и даже ЕС открыто послал сигнал, что в ближайшие 20 лет невозможно переварить такую величину, напрашивается вывод, что цель — это институциональное закрепление Украины в западном цивилизационном проекте.
Разве это не угроза и подрыв целостности Украины, разве это не путь к ее демодернизации через разрушение промышленности и социальной сферы? Украинская экономика — это немалая величина, это индустриальный комплекс, причем как раз на востоке Украины, не желающем в ЕС и в НАТО! Не секрет, что прием в ЕС других восточноевропейских стран — даже куда более похожих на Запад, чем Украина, — был осуществлен столь скоро с одной целью — предотвратить любые формы восстановления связей с Россией. Но Украина — это Черное море, значит, во всех планах в отношении Украины присутствует Восточный вопрос, отнюдь не оставшийся в XIX веке, а с этим уже связана общая геополитическая ситуация в Черноморском бассейне — все, что происходит в Грузии и Предкавказье. Борьба за радикальное изменение баланса в большом Средиземноморско-Черноморо-Кавказском ареале не завершена. Аналитики давно предупреждают о существовании сценария с использованием «крымско-татарской карты», превращающего Крым во второе Косово.
Не лучше ли Украине стать связующим звеном между ЕС, Польшей и Россией? Вот игра поинтереснее футбола! За это и идет внутренняя борьба на Украине, ибо ее независимости никто и ничто не угрожает. Но раздвоенность политики и исторического сознания Украины в ее нынешних — советско-постсоветских — границах естественна и неизбежна. У русских и украинцев диалектных различий языков меньше, чем у баварцев и саксонцев, и «братские отношения» — не вымысел, но сложнейший, интереснейший, противоречивый социокультурный феномен с притяжением и отталкиванием, с родством и с ревностью. Напомним: первый грех человека на Земле — братоубийство: Каин возревновал Авелю! Понять русско-украинский диалог можно лишь в историческом контексте, равно неведомом забавным марксистам-ленинцам с воплями «Да здравствует СССР!», и постсоветским «либералам-западникам».
Однако есть еще один дискурс — он уже давно неполиткорректный на «свободном» либеральном Западе, однако представляется одинаково важным для католической Польши и православных России и Украины.
Куда же движется «Европа Петра», да и сохранилась ли еще таковая? Перекодированная в либеральные клише, троцкистская идея одномерного мира под глобальным управлением бросает вызов всем великим духовным и культурным традициям человечества, и прежде всего великой европейской культуре, основанной на апостольско-христианском культуртрегерском импульсе. Панический страх перед физическим несовершенством, содомиты и транссексуалы как апофеоз свободы, эвтаназия и торговля органами, и над всем этим центральная новая идеологема «права человека» и земная жизнь как высшая ценность — вот новый «коммунистический манифест» апостасии XXI века. Это логическое завершение идеи автономности человека от Бога, итог антихристианского Просвещения. Воинствующе либертарное толкование «прав человека» грозит полной бестиализацией человека, ибо человек только там, где дух выше плоти. Вера, Отечество, долг, честь, любовь — метафизические ценности были для человека выше жизни, и для христиан вдохновляющим образом была Крестная Жертва Спасителя.
Философия либертаризма уже полностью извращается в ценностный нигилизм, который проявляет знакомые черты тоталитарной нетерпимости и все более дерзко наступает на основу демократии — свободу совести и слова. Хотя Польша сегодня настроена, прямо сказать, не слишком доброжелательно к России, мы — русские консерваторы — рукоплещем полякам, не побоявшимся отстаивать христианские ценности в «единой Европе», в которой под раскаты вольтерьянского хохота освистывают Рокко Буттильоне, осмелившегося открыто заявить, что различает грех и добродетель.
Идеалом такого общества является гражданин мира, живущий «хлебом единым» в гедонистическом рабстве плоти и гордыни, исповедуя: «Ubi bene ibi patria». Первыми жертвами культурной стерилизации падут малые нации, наивно усматривающие врага в России. Разве не пора искать конкурентоспособную идеологию сотрудничества? Только оно обеспечит необходимую и русским, и полякам, и украинцам задачу сделать славянство полноправной частью мира вместо унизительного экзамена на «цивилизованность». Ведь Европа рассматривает не только православную ойкумену, но и латинских славян и в целом восточноевропейцев как духовную бесприданницу,
