ответили, что так будет лучше. Разведать при свете дня, а не очнуться ночью с перерезанной шеей. При всем почтении, Аврелиан, лучше меня здесь нет лазутчика. Но ты хочешь помочь, и я тебе благодарен.
Хотел ли он, раненый после битвы, ползать наощупь по туманным холмам — точно нет. Хотел ли отпускать туда безоружного сына и терять среди мертвенного тумана и вереска — нет и подавно, но Амброзий смолчал. Он ничего не знал, о силах Мирддина. Да, мальчишка угадал, где скрывается враг, но повезло ли ему или то была военная хитрость — центурион никогда не верил в колдовство бриттов и ибернийцев, их обряды, порой кровавые и жестокие, казались глупостью дикарей — но его, Амброзия, сын не был похож на друида. Это вселяло надежду.
— Что ж, пойдем, — нехотя отозвался Амброзий. — Будем надеяться, что там укрылся заблудший пастух. У нас всего одна рука на троих, которая на что-то способна.
— Твой брат обещал послать людей, если мы не вернемся.
Амброзий выругался. Предусмотрительность Утера выводила его из себя.
— Пусть лучше держит своих шавок на привязи.
Он до сих пор не знал, как повели себя люди Утера, когда брат отдал его Лодегрансу и Вортигерну. Порой он пытался представить себе, как это случилось — вот он возвращается в крепость с отрядом, защитив Гилдаса, Уну и прочих, вот он спешит поведать брату и командиру о заговоре, разросшемся, как дикий сорняк, а на грядущее утро Аврелиана не находят в крепости Банна, а саксы-разбойники разгуливают, точно свои. Ни один за него не вступился. Ни один не предпочел его Утеру. Отвернется ли от него Килух и все остальные, если ветер снова задует иначе? Амброзий вспомнил жесткое и гневное лицо императора и решил, что надо быть начеку.
Он и Мирддин с трудом поднимались по крутому холму. Старые, вросшие в землю каменные плиты, наполовину поросли мхом и лишайником, стали скользкими от промокшей земли и глины, через какое-то время оба они перестали видеть свое войско внизу, а клубы седого тумана казались глубоким озером за спиной. Сквозь мутную дымку проглядывала точка белого солнца.
Грязь под ногами скользила и хлюпала, а царапина на плече начинала нещадно саднить.
— Ты уверен, что мы идем верной дорогой?
— Верной, — коротко отозвался Мирддин. — Я не могу ошибиться.
— Для юнца у тебя многовато спеси.
Он размотал серую грязную тряпку, которой стянул свою рану. К удивлению, та продолжала кровоточить и покраснела. Амброзий дотронулся пальцами до краев — от окровавленной кожи повеяло жаром.
— Наконечник стрелы намазали ядом.
Мирддин с любопытством лекаря рассматривал след от стрелы.
— Но я еще жив, значит, это неплохо?
— Да, но под вечер у тебя будет жар. Я скажу Килуху и остальным, какой отвар тебе пить. Пусть приглядят за тобой пару дней. Будет паршиво, но это пройдет.
— Не в первой. Спасибо тебе.
Он кое-как вернул повязку на место. В голове крутилась мрачная шутка, что руку-то можно и вовсе отрезать — кисти нет уже девять лет, плечо и вовсе отравлено ядом — возле костра такая бы шутка любому понравилась. Ему отчаянно хотелось сказать сыну правду, наконец-то вслух произнести имя его матери, которая жила в его мыслях все девятнадцать лет — «она», только «она», и никогда по имени, чтобы не тревожить память о напрочь убитой юности — затем вернуться в настоящее время, сказать: «Знаешь, ведь у тебя есть кровная тетка возле Стены, еще одна родная душа! Ты нашел не только родного отца, но и сестру своей матери, верил ли ты, когда тебя брали в плен, когда догорал погребальный костер моей давней возлюбленной, что когда-то все может наладиться?» Он мог сказать это сейчас, но слова его не послушались, и он вновь отложил этот разговор на туманное светлое будущее. Амброзий был благодарен судьбе и за то, что имел.
— Аврелиан! — сын окликнул его, и Амброзий поспешил следом за ним. Когда он поравнялся с Мирддином, юноша сделал знак рукой вести себя тихо, и указал на что-то возле кустов.
Центурион вгляделся в белесый туман.
— Ну, это труп, — спокойно поведал он сыну. — Он явно мертв, ты можешь не опасаться.
Сын выругался сквозь зубы, и Амброзий почувствовал себя нелепо и глупо. Мирддин-Мерлин явно ожидал не того.
— Ясное дело, он мертвый, — Мирддин понизил голос до свистящего шепота. Он сел на корточки и пригляделся.
— Это улад, — Амброзий склонился над телом, рассмотрел и рыжеватую бороду, и удар топора на ключице. Простая кольчуга была разрублена и запачкана кровью. Воин был крепким и мускулистым, но от такого удара не застрахован никто. Тот умер быстро. — Вряд ли стоит так удивляться. Сейчас была битва. Он пал. Вот и все.
Мирддин фыркнул. Он коснулся травы, попробовал перевернуть тело на бок. Сперва Амброзий подумал, что тот хочет разжиться добычей, найти кошель с монетами, но юноше это было без надобности.
— Мы можем спускаться вниз. Если то, что ты говоришь, действительно правда, то ты услышал лишь отголосок здешней борьбы. Идем, императору не терпится спустить с меня всех собак.
Он похлопал Мирддина по плечу. Тело ныло после стычки с налетчиками, его мутило от яда в плече, но он скорее сдохнет сейчас, на этом высохшем вереске, чем позволит своему недовольству разрушить шаткий мир и доверие с сыном.
Мирддин не шевелился, его взгляд становился мрачнее, он пристально вглядывался в тело улада, и Амброзию стало не по себе.
— Вроде как это ты двадцать лет служил в легионе, — негромко ответил юноша. — Так почему же я, а не ты, замечаю, что убили его явно не здесь. Что здесь нету крови. Какая корысть волочить сюда тело убитого недруга?..
Что-то мелькнуло в уголке глаза. Бесшумное и стремительное, точно сама смерть, что-то просвистело мимо уха, и острый нож вонзился в дерево возле Амброзия.
— Назад! — рявкнул он. Его рука потянулась и резко дернула Мирддина за край рубахи, юноша повалился на спину и откатился назад. В землю между трупом и местом, где тот стоял, вонзилось второе лезвие. Через мгновение из зарослей можжевельника выпрыгнул человек, он был крупнее центуриона в полтора раза, туман прекрасно скрыл его от посторонних глаз.
«Знакомо, слишком знакомо», — думал Амброзий, когда выхватывал меч, отталкивал сына назад и старался отбиться от града разящих ударов. В очередной раз лязгнул металл о металл, и он понял, что смущало его — на воине была броня пропавшего отряда Маркуса. Это была та самая потрёпанная римская броня, вперемешку с тем, что старый легион отвоевал или награбил,
