class="p">— Я думал, ты струсишь и не придёшь, — равнодушно кинул Паша.
Саша оставил этот упрёк без ответа. Спокойно закрыв за собой дверь, он прошёл к скамье, стоящей напротив сиденья Паши, сел, тяжело выдохнул и расставил в стороны руки.
— Как видишь, нет.
Паша лишь ухмыльнулся, устремив взгляд на всё тот же белый клочок бумаги.
— Как она? — спросил Саша.
— Не знаю, меня туда не впустили.
— Странно, а я думал, родственников по линии её двоюродной мамы впускают без очереди. — Саша попытался изобразить саркастическую улыбку.
Паша слегка покачал головой из стороны в сторону:
— Не надо, сейчас не до шуток.
— Ты прав, извини.
Паша удивлённо поднял брови и, устремив взгляд на друга, завис в ожидании встречи с глазами Саши.
— Извини? Это всё, что ты можешь сказать, дружище? — Он чувствовал, что снова начинает закипать, но трезвая мысль о том, что из-за этого их могут выгнать из помещения, останавливала его. — Столько всего произошло, ты о стольком промолчал, и вот что вышло в итоге! Я давненько начал подозревать, что всё это не случайно, что у тебя не просто сны, что они как-то связаны с происходящим. Но каким образом, я не понимал, — до сегодняшнего дня.
— Паша! Я хотел всё рассказать вам! Клянусь тебе! — Саша спрыгнул со скамьи, но остановился, потому что подойти ближе пока не решался. — Но я боялся, боялся, что вы посчитаете меня идиотом!
— Не ори, — ровным тоном ответил Паша.
— Тем более что у вас, в особенности у тебя, были основания так полагать, — Саша сбавил тон. — Из-за той аварии.
Паша слушал. И слушал очень внимательно, не задавая вопросов. Он не задавал их, чтобы его друг сам подошёл к нужной теме и рассказал всё. И его желание перешло в действие.
Саша, преодолев свои барьеры, начал рассказ. Он говорил о всех снах во всех подробностях. Как он впервые увидел послание в видео, как догадался, что видео исчезают аккурат в тот момент, когда он их посмотрел. Рассказал про школу, про то, что он во сне чувствует боль. И самое главное — он рассказал про ребёнка. Про этот чёртов силуэт, который является главной причиной всего происходящего.
Рассказал про каждое его слово. С особой охотой Саша рассказал о том, что этот силуэт поведал ему об отце Румины, а конкретно о том, почему он так поступил. Рассказал о том, что хотел поделиться с ней этим той ночью, когда они все вместе собрались на даче. Он рассказал всё, но ему не стало легче, потому что никакого решения после этого не нашлось.
— Это безвыходная ситуация, — сказал Паша, — это игра, в которой мы пешки, и всё, что нам остаётся, — это ждать. Ждать, когда выиграют те, кто играет нами, либо те, кто играет против нас.
Саша не смог ничего ответить, потому что был того же мнения. Между ними повисла тишина. Снова.
3
Скрип двери заставил их головы повернуться в одну сторону. Дверь операционной открылась, и оттуда вышли врач и медсестра. Паша подлетел к ним и задал сразу тысячу вопросов, но доктор остановил его ладонью, поднятой вверх, добавив:
— Ей нужен покой, молодые люди.
— Мы можем хотя бы посидеть около неё в палате в тишине? — с надеждой уточнил Саша.
— Пожалуйста, нам это очень нужно, — добавил Паша.
Врач смотрел на их лица, полные отчаяния и надежды. За его спиной санитары вывозили Румину на каталке, направляясь к лифту, чтобы перевезти её в палату. Её плечо было забинтовано, а на лицо водрузили кислородную маску. Ужасная картина — и в то же время успокаивающая. «Главное, что она жива», — подумал Саша. Паша, словно прочитав его мысли, молча покачал головой вверх-вниз.
— Один шорох, и вы попадёте к ней снова только через несколько недель, — монотонно произнес врач.
— Спасибо! — в голос сказали ребята и, уточнив этаж и номер палаты, в которой её оставят, удалились.
* * *
Это была одиночная палата, в которой находилось трое. Два парня, которые сидели по разные стороны от кушетки. И девушка, которая лежала между ними на этой кушетке.
Они оба молча смотрели на её глаза, на её тихо вздымающуюся грудь, на пальцы рук, которые иногда подрагивали. Саша гладил её по волосам и просил прощения, не переставая, молил, чтобы все обошлось. И одновременно в его голове раздавался этот злосчастный мерзкий детский смех. Он резко мотал головой, словно взбалтывал свои мысли, и снова просил у нее прощения.
Лицо Паши оставалось безэмоциональным. Он держал её руку и, что греха таить, еле сдерживал слёзы. Напрасно они оставили её в этом парке, напрасно он не надавил на Сашу в тот момент, когда впервые почувствовал связь между ним и всем, что происходило. Он начал корить себя за всё происходящее, поглаживая каждый пальчик Румины. Он любил эту девушку искренне, по-родственному. Безо всяких пошлых мыслей или каких-то романтических картин — именно по-родственному.
Паша посмотрел в сторону Саши, когда тот поднялся и поцеловал в щёку Румину. Поглаживая её по волосам и что-то тихо бормоча, он давал понять, что прощается. Саша же заметил, что друг смотрит на него так, словно видит его в последний раз.
Саша попросил прощения ещё раз, погладил волосы Румины и попрощался с ней до завтра. Но Паша продолжал сверлить его взглядом, словно бы хотел убедить Сашу в обратном, в том, что, скорее всего, этого «завтра» уже не будет.
Паша отпустил её руки, встал, подошёл к Саше и сказал:
— Хорошо, что ты всё рассказал, — обнял его и добавил: — Жаль, что так поздно.
Саша сжал как можно крепче своего друга в объятиях, словно они прощались, уходя на войну.
— До завтра, дружище! — И Саша ушёл, закрыв за собой дверь. Оставил тех, кого он так сильно полюбил в этой жизни. И тех, кого предал.
Глава 14
1
Следующие пять дней Саша провел в полном одиночестве. Даже игнорировал позывы своего сведённого, скулящего желудка. Единственными вылазками были походы в супермаркет, где он бродил с осторожностью между стеллажами и слепо смотрел на заполненные витрины. Иногда он покупал себе всякие дешёвые шоколадные рулеты с черничным или клубничным вкусом либо пачку копеечных кексов. Эти покупки были неосознанными. Руки сами тянулись к прилавку, автоматически.
Саша был один, потому что родители куда-то уехали, и, видимо, надолго, так как они оставили кучу еды в холодильнике, к которой он так и не притронулся. Их любимой кошки в доме тоже
