за руки, но с той самой ночи мы старались проводить друг с другом как можно больше времени. Мы дышали друг другом, мы не могли наговориться.
И хотя меня угнетало то, что я до сих пор не сказала ему правду, я понимала – эта правда разрушила бы наше счастье.
Да, Венсана смущало мое положение – он полагал, что я должна была испытывать неудобство, находясь рядом с человеком, который был мужем другой женщины. Я видела, что он винил себя за том, что не сумел сдержать своих чувств, но всё равно не готова была ему открыться.
Сейчас он просто любил меня – наотмашь, без оглядки. И неважно, что по ночам он называл меня Ребеккой. Потом (если будет это «потом»!) он научится называть меня Эланой. А узнай он, кто я такая на самом деле, тот выбор, который встанет перед ним, сведет его с ума. Спасти страну ценой жизни любимой женщины – слишком жестокое решение.
Герцог Дампьер так и не сумел выполнить поручение короля – он не нашел в Алькании принцессу Агаларскую, – но, когда он сообщил об этом в письме, ни единый мускул не дрогнул на лице Венсана. Мне кажется, он уже не ждал появления в Шелларе своей законной супруги, посчитав это еще одним подтверждением того, что судьбу нельзя изменить.
Но он потребовал, чтобы в Бельфер вернулся сам герцог Дампьер, однако тот предпочел остаться в Тьерсене, и теперь сомнений в его предательстве уже не оставалось.
А вот от папеньки вестей по-прежнему не было, и я беспокоилась о нём всё сильней и сильней. Оставалось лишь надеяться, что Астор и в самом деле посоветовал ему немного попутешествовать, и он попросту не получил моего письма.
День летнего солнцестояния приближался, и я думала, что дворец, а то и весь Бельфер погрузится в уныние, а часть шелларцев попытаются бежать из страны. Но нет – каждый продолжал заниматься своим делом. Пекари пекли хлеб, кузнецы подковывали лошадей, а портнихи шили красивые платья.
И всё-таки что-то менялось – каждый день, каждый час. Небо всё чаще затягивалось тучами, жухла трава, увядали цветы. А на лицах людей всё реже мелькали улыбки. И хотя мы пытались сохранить бодрость, это было непросто.
За неделю до дня летнего солнцестояния маркиза Анси сообщила мне, что люди видели мага Эклунда, возвращавшегося в Бельфер. И если это было действительно так, то он должен был появиться во дворце в самое ближайшее время. А пока я хотела помочь хоть кому-то.
Мы с мадемуазель Пикард эти несколько месяцев почти не общались друг с другом. Но сейчас я пришла в ее комнату с открытым сердцем. Пусть она не любила меня, но она оказалась втянута в эту историю по моей вине.
– Уезжайте, мадемуазель! Если вы выедете из Бельфера прямо сейчас, то как раз успеете пересечь границу. Здешний народ сделал свой выбор, но для вас Шеллар – не родная страна, и вам ни к чему разделять его участь. Вот, возьмите, – я протянула ей мешочек с деньгами, – этого хватит, чтобы вернуться в Альканию и купить там небольшой домик.
Она посмотрела на меня с изумлением и, хоть и помедлила секунду, кошель всё-таки взяла.
– О, вы вовсе не должны этого делать, сударыня, – ее обычно суровый и непреклонный голос дрогнул. – Я всегда относилась к вам предвзято и, боюсь, была несправедлива. Я не хотела замечать ваши ум и доброту. Мне очень жаль, простите.
Мы обнялись, и я впервые обратила внимание на то, какие натруженные у нее руки.
– Но почему вы сами, сударыня, не хотите вернуться домой? Если вы боитесь гнева герцога Агаларского, то я честно скажу ему, что правда открылась по моей, а не по вашей вине, – мадемуазель по-прежнему не верила мне. – Шеллар и не ваша родина тоже. И, тем не менее, вы остаетесь. И, если его величество позволит, я останусь тоже. В Алькании у меня нет ни родных, ни друзей. Я никогда не надеялась иметь мужа или детей – для гувернантки это слишком большая роскошь. А сейчас мне вдруг захотелось для кого-то стать поддержкой и опорой. Я не откажусь от вашего подарка, сударыня, но если вы не будете против, то употреблю его на другое дело. Я куплю домик, но не в Алькании, а в Бельфере. Здесь, во дворце, я познакомилась с девочкой, которая, как и я, одна на всём белом свете. Ее зовут Амелия, и мне хотелось бы попробовать сделать для нее хоть что-то. Я научу ее грамоте, и ей не придется работать посудомойкой или прачкой.
Я улыбнулась, подумав о том, как будет рада малышка Амелия, когда узнает, что кто-то решил о ней позаботиться. И я не сомневалась, что они станут друг для друга настоящим утешением.
Но меня поразило то, что мадемуазель Пикард находила в себе силы думать о будущем, зная о том, что ожидает Шеллар. И я восхитилась ее спокойствием и силой духа.
Вечером я рассказала об этом Венсану, и он заявил, что если всё закончится хорошо, и птица Сирин вернется в Шеллар, он лично найдет для мадемуазель Пикард самый светлый домик в Бельфере, где им с Амелией будет тепло и уютно.
Думая об этом, я и заснула, надеясь на то, что новый день принесет нам что-то хорошее – встречу с магом Эклундом, а, быть может, и с самой Сирин.
41. Назад, в Бельфер!
Когда я проснулась, то не сразу поняла, где нахожусь. Это не было моей спальней. И это не было спальней вообще! Это была лавка кареты! Мягкая, удобная, но всё-таки лавка. И рядом не было ни Венсана, ни маркизы Анси. Зато напротив меня сидела моя горничная Сьюзен. Она дремала под мерный цокот лошадиных копыт, но стоило мне шевельнуться, как она вскрикнула и забарабанила по оконному стеклу.
– Ваше сиятельство! Ее величество очнулась!
Сиятельство? Очнулась? Я ничего не понимала.
Карета тут же остановилась, дверца открылась, и я увидела взволнованное лицо графа Валенсо.
– Что происходит? Где я нахожусь? Куда мы едем?
Валенсо подал знак, и Сьюзен выскочила из кареты, он же, почтительно поклонившись мне, спросил разрешения сесть напротив.
– Где его величество? – почти выкрикнула я. – Да говорите же, граф!
Я уже посмотрела в окно кареты – там был бескрайний луг. Мы были не в Бельфере! И я, хоть граф еще не произнес ни слова, уже догадалась о том, что случилось.
– Прошу вас, ваше величество, постарайтесь выслушать меня
