имел в виду то, что сказал? Действительно ли я твоя?»
У меня не было ответов, поэтому я промолчал. Вместо этого, как трус и дурак, я ушел в свой кабинет и сел в темноте размышлять.
Сегодня она меня напугала.
Когда Уолкотт сказал, что Бьянка хочет пойти на пробежку, я был категорически против. Конечно, маленькая проказница уже убежала. К тому времени, когда я вошел в свой аккаунт, чтобы отследить ее телефон, и обнаружил Бьянку на той же улице, что и комплекс Константинов, думал, что у меня случится гребаный сердечный приступ. Когда через десять минут я добрался до дома, ее уже не было, территория за воротами была пуста и неподвижна.
Было бы… досадно, если бы мои инвестиции в Бьянку не оправдались. Если бы я не смог использовать ее как орудие разрушения против своих врагов.
Но запаниковал я, черт возьми, не из-за этого. Я думал о том, как она бродит по улицам Бишопс-Лэндинга, не столько прекрасным, сколько смертельно опасным, как ягненок в стае волков.
Мне было не все равно.
Какая-то старая, атрофированная часть меня начала возрождаться с того момента, как я встретился взглядом с этим бархатно-голубым взглядом, увеличиваясь и разрастаясь каждый раз, когда Брэндо смеялся, когда Бьянка открывала рот, чтобы поспорить со мной. Они… возрождали меня, возвращали после смерти, которую я пережил в двенадцать лет, когда Брайант заставил меня взять в кулак ремень и обрушить его на невинную плоть, и еще раз в семнадцать, когда Грейс унесла мое будущее с собой в могилу.
Я чувствовал себя старым и опустошенным, как Лайон-Корт, если не считать реликвий и воспоминаний, до которых никому нет дела, но с ярким присутствием двух светловолосых Белькантов внезапно наполнился шумом и энергией.
Я провел рукой по лицу, большой палец зацепился за морщинистую линию моего безобразного шрама. После того, как меня исполосовали ремнем от уха до рта, Сара и Брайант наняли частных репетиторов, стыдясь, что сын с таким уродством будет на всеобщем обозрении. Никто ничего не знал о третьем брате Морелли. Обо мне не писали в газетах и таблоидах, как о Люциане и Лео, как о Софии и Еве.
Я был мертв как для общества, так и эмоционально.
Но здесь я чувствовал.
Здесь я что-то чувствовал, когда впервые за десятилетия у меня появился план вернуться в общество, чтобы представить Бьянку Бельканте как свою подопечную и внебрачного ребенка Лейна Константина. В верхнем ящике стола у меня лежало доказательство теста ДНК, оригинал свидетельства о рождении, которое Лейн не удосужился сжечь, будучи слишком большим идиотом.
Я все еще не нашел никаких признаков скрытого завещания, кроме того письма, которое он написал идеальным почерком Аиде, когда родился Брэндо, обещая заботиться о них до конца их жизни. Я обнаружил его в Техасе, в серебряной шкатулке на тумбочке Аиды. Оно было спрятано под дорогими подарками от Лейна, которые она скупилась продать, чтобы оплатить медицинские проблемы Брэндо или обучение Бьянки. На странице были следы от слез — его или Аиды, я не знал, да это и не имело значения. От всего письма веяло любовью и искренностью.
Мне нужно было это чертово дополнение, чтобы увести из-под носа у Константинов одну из самых прибыльных компаний, но я обнаружил, что хочу этого по другим причинам.
Я хотел этого для Бьянки и Брэндо. Они должны были знать, что их отец не собирался оставлять их без средств к существованию и одинокими, что у него был план на их счет. Что он дорожил ими.
Каждый ребенок заслуживает того, чтобы знать, любят его родители или нет.
В любом случае, когда знаешь, становится легче.
Более того, где-то в глубине души я хотел быть тем, кто найдет это скорректированное завещание, чтобы передать его им, как какой-то герой. Чтобы Брэндо смотрел на меня, как сегодня, когда я подарил ему Пикассо, как будто я повесил на стену луну и гребаные звезды. Как будто я его личный Супермен. А Бьянка уставилась на меня так, как глядела иногда, когда думала, что я не вижу, — как когда изучала Пикассо в коридоре у себя в комнате. С восхищением и обожанием.
Жалко.
Нелепо.
Я знал, что я за человек, и это не имело никакого отношения к принцессам в запертых башнях и гребаным благородным скакунам.
Я был теневым королем Нью-Йорка.
Опасно было изображать из себя что-то другое.
Но Бьянка заставила меня почувствовать себя человеком и понять, каким идиотом я был, потакая этой слабости.
Я открыл свой банковский счет в Интернете на удаленном сервере, тот самый, который прятал в Швейцарии под прикрытием подставной компании в подставной компании. На нем хранились миллионы долларов, которые я заработал для Брайанта и благодаря Брайанту за последние двенадцать лет.
Мне не нужно было его состояние.
Мне не нужна была его любовь.
Но все эти годы я оставался рядом с ним, не только из страха и долга, но и из-за чего-то большего. Присутствие Бьянки и Брэндо помогло мне это осознать.
В каком-то смысле я был ближе к Брайанту, чем мои братья и сестры. Его мордоворот. Его рыцарь, всегда мчащийся по его приказу. Возможно, он не любил меня и не уважал, как другие, но он доверял мне.
Этого было достаточно.
Несмотря на его подлость, на то, что он лишил меня моей жизни, сначала братьев и сестер, потом Грейс и моего будущего, как совершено другого человека, я оставался с ним, потому что он был единственным, что я знал.
И после того, что я сделал с Картером, и после того, что я позволил случиться с Грейс, я думал, что заслужил это.
Я был хорош для одной вещи, для одной цели.
Для разрушения.
— Уже поздно.
Я посмотрел на стоящего в дверном проеме Хенрика, который возвращался домой с городского шоу трансвеститов. Единственным признаком его участия были свисающие с правой руки сапоги на заоблачно высоких каблуках и розовая спортивная сумка, наполненная его альтер-эго, Генриеттой Леоне.
Когда я ничего не ответил, он вздохнул, бросил свои вещи на диван в стиле королевы Анны и сел напротив меня.
— Ты недооценил это, — устало сказал он, потирая розовыми пальцами лысую голову.
— Что? — подшутил над ним я, хотя был не в настроении.
— Кого, — поправил он. — Себя. Их.
Я насмешливо хмыкнул.
— Они же дети.
— Да. — Голос мягкий, глаза еще мягче. — Они дети, Ти.
Мускул на моей челюсти свело судорогой, и я скрипнул зубами.
— Бьянке семнадцать, а характер у
