– У тебя там влажно. Ведь и сейчас ты влажная?
Щеки Эллы вспыхнули румянцем.
– Так и должно быть, Элла. Быть вместе с мужчиной – полностью и безраздельно – значит быть с ним сердцем и душой, и телом. Мужчина входит, женщина принимает. Это гораздо больше, чем соединение тел. Это не просто наслаждение, после которого ничего не остается.
– Наслаждение считается грехом?
Он рассмеялся.
– Нет, возлюбленная моя. В этом нет ничего греховного – наслаждение сладостно. При мысли о нем я весь горю, как в огне. – Он накрыл ее груди ладонями, лаская ее затвердевшие соски. – Этот огонь поглотит меня, когда ты уйдешь.
– Тогда возьми меня, – прошептала она ему, задыхаясь от желания. – Мы уедем вместе с тобой. Мне никто не нужен, кроме тебя.
– А твои губы, – он впился в нее неистовым поцелуем, – твои губы – предмет моих мечтаний. Я смотрю на них и чувствую твой поцелуй. Когда они раскрываются, мои раскрываются тоже. – Он снова поцеловал ее, проникнув языком в рот, глухо застонал.
– Сейбер, – промолвила она, в то время как он целовал ее шею. – Не отвергай меня на этот раз.
Он обхватил голову девушки обеими руками и прижал ее лицо к своей груди.
– Я не могу быть с тобой. Это невозможно. Она уперлась кулачками в его грудь.
– Но почему, почему?
– Ты не понимаешь. И я не хочу, чтобы поняла.
– Тебе не удастся отослать меня домой.
– Ты ничего не сможешь сделать. Это не тебе решать.
– Ты говорил мне прекрасные, волшебные слова. А теперь снова терзаешь загадками. Ты разбиваешь мне сердце, Сейбер.
– В моей жизни есть то, что я не могу разделить с тобой, – сказал он. – Я только прошу прощения за то, что не могу стать для тебя тем, кем мог бы стать при других обстоятельствах.
– Ты…
– Нет. Никогда. Мы должны расстаться.
А боль разлуки? Она не вынесет этого. Она найдет способ разрушить то, что стоит между ними. Золотой ридикюль покачивался у нее на руке.
– Я принесла твой рубин. Я возвращаю его тебе. Он заговорил не сразу:
– Почему? Это же подарок.
– Я возвращаю его, потому что ты сказал, что он холоден, как твое сердце. Это ложь, Сейбер. А я не принимаю лживые дары.
– Я хочу, чтобы он остался у тебя.
Ей послышалось отчаяние в его голосе. Собравшись с духом, она добавила:
– Сохрани его для той, которую полюбишь. Он замер.
– Мне незачем его больше хранить. «Потому что ты любишь меня?»
– Я отдал его тебе, Элла. Носи и думай обо мне иногда.
– Я всегда думаю о тебе. Сейбер, позволь мне излечить тебя от страданий. Прошу тебя.
В ответ он страстно обнял ее, словно хотел, чтобы она растворилась в нем.
Элла сжала ладонями его лицо. Он попытался отвернуться, чтобы скрыть шрамы.
– Нет! Нет, Сейбер. Ты не слышал меня? – Она потерлась щекой о его щеку, где пролегал ужасный шрам. – Я прошу: позволь мне излечить тебя. Я все в тебе люблю.
– Но есть шрамы, невидимые глазу.
Она провела ладонями по его плечам, спине.
– Я видела их.
– Элла, – прошептал он. – Пожалуйста, пойми, мы не можем быть вместе, несмотря на то, что мы оба хотим этого.
Она склонила голову на его плечо.
– А если я тебе скажу, что кто-то угрожает мне? Она почувствовала, как напряглись его мускулы.
– Угрожает? Кто-то… кто-то пытался причинить тебе вред?
Она понимала, что ей не следует этого делать, но у нее не было выбора.
– Может быть. Взгляни. – Она вытащила из ридикюля свой секрет. – Я получила это сегодня. На пороге нашли сверток. Роуз, моя горничная, передала его мне, когда я вернулась из Пэл-Мэл. Записки не было.
Сейбер взглянул на шарф из красного шифона, который она протягивала ему, и нахмурился.
– Тебе его прислали?
– Это предупреждение, Сейбер. Меня хотят напугать – дескать, мое прошлое ни для кого не секрет, и моя репутация будет погублена, как только все раскроется.
Он покачал головой.
– Но при чем тут кусочек ткани?
– Меня пытаются им смутить. Дать повод для слухов. Сейбер взял тонкий прозрачный шарф.
– Объясни яснее, Элла.
Откуда ему знать детали? Он же не был там.
– Этого-то я и боялась, – продолжала она. – Поэтому и не хотела возвращаться в Лондон – а отчасти и потому, что встретила тебя и мне не нужен никто другой. – Она приложила палец к его губам, призывая помолчать. – Меня не интересовали другие мужчины. И теперь не интересуют. Но еще я боялась, что кто-нибудь узнает меня.
Он понял наконец – черты его ожесточились, взгляд помрачнел.
– Да, – прошептала она. – Папа с мамой думали, что все давно забыли эту историю, – я была тогда почти ребенком. Но я… я не похожа на остальных. Меня называют цыганкой. И кто-то заметил меня и узнал.
– Но кто может желать тебе зла? – произнес Сейбер сквозь стиснутые зубы. – Кто осмелится причинить тебе вред?
Горячность его тона ошеломила Эллу.
– Я хочу положить этому конец. – А еще она хочет, чтобы Сейбер был рядом, чего бы это ни стоило. – Стыд – мощное оружие в руках света. Я была одета в красный шифон…
– Нет!
– На аукционе, – закончила она, и слезы заволокли ей глаза. Она добавила дрогнувшим голосом: – Прозрачный красный шифон, он совсем не прикрывал мою наготу.
Сейбер сжал кусочек ткани в кулаке.
– Никто не посмеет угрожать тебе этим, понимаешь?
– Мало ли что произойдет, – промолвила она, а сама подумала: «Увези меня отсюда».
– Я не допущу этого.
– Каким образом?
Он приподнял ее лицо за подбородок.
– Ты ни в чем не виновата. Запомни мои слова. Замкни их в сердце. Ты невинная жертва. – Поцелуями он осушил ее слезы. – Поверь, найдется человек – настоящий мужчина, – которого не отпугнут досужие сплетни.
– Это не досужие сплетни, – поправила она его. – И я уже встретила настоящего мужчину.
– Нет, пока еще нет. Я не тот, кто тебе нужен. Сердце ее болезненно сжалось.
– Тогда мне остается предстать перед судом света. Единственное, что меня утешает, это то, что ты и вся моя семья знаете, что я невиновна. Я буду одинока и беззащитна, Сейбер.
– Ты не одинока. – Он взглянул на часы. – Пора. Позволь, я помогу тебе надеть плащ.
Элла схватила его за руку.
– Но как же я не буду одинока? А если все будут показывать на меня пальцем и осуждающе качать головами?
