– Да бойники ваши! – Гневаш презрительно сплюнул. – Мелкота, мальцы беспортошные. Кому семнадцать-восемнадцать стукнет – обратно домой просится, в род, там мать, бабка, да невеста ждет приготовленная, все такое. Вот мы – другое дело.
– А не скучно – без рода, без жены…
– Без жены, конечно, скучновато, – согласился Колосоха. – Ну, там, холопки у князя есть, нам не запрещают… На праздниках опять же. Мы же – соколы! – Он гордо приосанился, и Молинка улыбнулась. – Нам любая девка рада. На посиделки зимой нас только так зазывают! Угощают еще, только приходи.
Парни заулыбались приятным воспоминаниям.
– А что, мы и жениться можем! – заверял Комар. – Вон, Набежка, Рудояров десятник, женился же! С Нижнего Дона столько серебра привез – избу поставил, корову купил, все купил! Чего же не жениться?
– Да, а коли убьют? – вздохнул Колосоха. – Я вон тоже прошлой осенью хотел, уж больно была Льнянка у Прозябы-кузнеца хороша! Так бы прям и женился! А то подумал – а ну как убьют меня летом хазары, куда она денется? В род назад пойдет – род, может, и не прогонит, а возьмет ее вдовой кто-то за себя? Да еще с дитями! Что ей маяться? Так и не стал…
– Думаю, зря ты… забоялся, – сказал немолодой кметь, до того молчавший.
– Не надо говорить, что убьют, – тихо сказала Молинка. Ей было жаль этих совсем не плохих парней, которые не знали своего рода и почти не имели надежды увидеть собственных детей и внуков, оставить след на земле. – Накличешь еще, ну зачем?
Пока Молинка развлекала кметей приятной беседой, Лютава вернулась во двор святилища. В этот священный для всей земли день ее чувства обострились, и она точно знала, что в ближайшее время что-то произойдет. Она ждала вестей и совсем не удивилась, когда в светлых сумерках мелькнула крупная черная птица. Черный ворон, усевшийся между двух старых коровьих черепов – в память о прежних жертвоприношениях их развешивали на кольях тына, – казался вестником богов, и Лютава смотрела на него с трепетом волнения и радости. Она узнала эту птицу, хотя видела всего несколько раз в жизни.
Соскочив с тына, ворон еще в полете перевернулся – и пал на землю уже человеком! Волна чужой силы пронзила Лютаву, девушка ахнула и ухватилась за стену хоромины, чтобы не упасть, но удержалась на ногах и в восхищении устремила взгляд на гостя. Только сегодня, когда земля и небо щедро изливали потоки благодетельной силы и дарили ее всем, кто мог воспринять, превращение не стоило оборотням почти никакого труда.
Лютава никогда раньше не видела это существо в человеческом обличье, но сразу поняла, что это он – Черный Ворон, старший из трех сыновей Велеса, брат Лютомера по божественному отцу. Это оказался довольно рослый молодой мужчина с явной примесью хазарской крови: об этом говорили высокие скулы и немного скошенные уголки глаз, черная бородка, длинные черные волосы.
– Здравствуй, девица. – Черный Ворон улыбнулся ей. – Не ждала?
– Ждала, – горячо ответила потрясенная и восхищенная Лютава. – Ждала. Здравствуй, Черный Ворон. Это брат мой тебя прислал?
– Попросил меня средний брат тебя найти, а как же брату отказать?
– Где он? Скоро ли придет за мной?
– Да сейчас и придет, как только я ему весть подам. Вы же обе тут? А сторожей пятеро?
– Да.
– Трудно ему сюда пробраться. Шум поднимать, пока все войско рядом, он не хочет. А без шума пройти – как ни отводи глаза, а здесь есть кому и не таких учуять. Ведь так?
– Так. – Лютава подумала о Семиславе. Где бы ни витала этим вечером женщина-лебедь, обмануть ее и замести следы, чтобы она не нашла, будет непросто даже Лютомеру.
– Выйти бы вам самим до леса. А там уж…
– Погоди, может, Молинка сейчас сторожей уболтает – нас и выпустят.
– Если что – идите к лесу. – Ворон показал направление. – Он там.
– Лютава, где ты! – вдруг раздался от ворот голос Молинки. – Иди сюда скорей!
Лютава поспешно повернулась, загораживая собой Ворона, хотя их и так отделял от ворот угол хоромины.
За спиной снова ударила волна силы, хлопнули крылья – крупный черный ворон взлетел на частокол и оттуда наблюдал, как девушка торопливо идет через двор к воротам. Говорить с ней он мог только в человеческом обличии, но наблюдать, что происходит, птицей ему было даже удобнее.
А возле ворот ждали важные гости – Лютава даже оторопела слегка. В сопровождении аж двух десятков своих кметей за ними явились старшие княжичи – Твердислав и Ярогнев. И кмети, и молодые воеводы нарядились в праздничные рубахи, отделанные полосками шелка и вышитые купальскими узорами, подпоясаны праздничными плетеными поясами, тоже с узорами этого дня. На пальцах юных воинов блестели золотые и серебряные перстни, многие – восточной работы, взятые как добыча, в ухе у Твердислава покачивалась золотая серьга с красным камешком.
– Что же вы, девушки, не одеты, не прибраны? – насмешливо осведомился Твердислав, окидывая взглядом угрянских княжон. Не особенно надеясь куда-то сегодня выйти, обе они оделись только в рубахи, в которых их привезли, и даже хоть по венку сплести не могли. Весь вид Твердислава выражал снисходительное презрение к этим двум клушам, ничем не отличимым от простых девок из любой глухой веси.
Но Лютаву было не так легко смутить, и под ответным взглядом, снисходительно-насмешливым, уже Твердислав почувствовал себя дураком, который вырядился, будто ярильская береза, что мужчине уж никак не к лицу.
– Ну, что ты, Твердята, девушек смущаешь, – пришел ему на помощь Ярогнев, или Ярко, как его звали в семье. – Они и без нарядов хороши, березки стройные, лебеди белые. Мы за вами, девушки. Не откажите погулять с нами – ведь Купала, а кто не выйдет на Купалу, тот мхом зарастет, как пень-колода!
Единственный сын покойного князя Рудомера и наследник твердинского стола сам был хорош, как Ярила, – молодой, красивый, учтивый и, видимо, добросердечный и дружелюбный. У него было открытое лицо с большими голубыми глазами и легкой ямочкой на подбородке, а светло-русые волосы вились крупными кольцами, красиво обрамляя высокий белый лоб. Слегка его портила только неуместная морщина на щеке – но, чуть приглядевшись, девушки поняли, что это не морщина, а шрам от неудачно зажившей раны. Княжич, выросший в землях, куда дотягивались руки Хазарского каганата, выходил на поля сражений с двенадцати-тринадцати лет.
– А батюшка ваш разрешил? – осведомилась Молинка, многозначительно заглядывая в его голубые глаза.
– Разрешил. – Ярко чуть улыбнулся, на миг опустил глаза. Видимо, несмотря на свою красоту, он обладал мягким и впечатлительным сердцем, и красота Молинки его смущала. – Сказал, не годится, чтобы девы молодые в Купалу взаперти сидели…
Лютава усмехнулась. Не надо быть волхвой бог весть в каком поколении, чтобы угадать причину такой доброты. Желая сделать дочерей угрянского князя женами своих сыновей, Святко послал к ним самих женихов, надеясь, что в буйном купальском разгуле дело само собой сладится, а потом останется лишь послать за приданым. В общем, замысел неплох. Если бы только на ней не лежал зарок, а в лесу за луговиной не ждал брат Лютомер с дружиной. И не важно, что тут ополчение всех вятичей, а бойников всего-то два-три десятка. Главное – чтобы на месте и вовремя…
