российский писатель и историкВслед за этим взбунтовалась и Вильна, откуда тоже успела спастись только часть российского гарнизона, захваченного врасплох.
Когда русских в Варшаве не стало, было решено учредить революционное правительство. Еще в первый день восстания толпы народа ворвались во дворец, схватили там Станислава Мокрановского и Игнация Закржевского, потащили их в ратушу и там провозгласили – Закржевского президентом городского совета Варшавы, а Мокрановского военным комендантом города.
После этого восстание распространилось по всей территории Речи Посполитой. Популярность Костюшко возросла до громадных размеров, и революционеры признали его своим верховным правителем.
Со своей стороны, Тадеуш Костюшко, ставший генералиссимусом, одобрил все, сделанное в Варшаве, и приказал Мокрановскому «озаботиться насчет короля». Это означало, что Станислав Август Понятовский не должен был уехать из Варшавы, что он не должен ни с кем переписываться, и что все особы, близкие к королю, должны быть арестованы. В ответ на это король «решился завести сношения с генералиссимусом» и объявил ему, что «тесно соединил свое дело с народным и не сделает ни одного отдельного шага для собственного спасения».
Народ тем временем волновался и требовал казни лиц, известных своей приверженностью к России. И 9 мая 1794 года были повешены гетман Ожаровский, гетман Забелло и еще несколько человек. Но народ требовал новых жертв, и тогда Игнаций Закржевский вышел к нему и сказал: «Поставьте виселицу перед моим домом и повесьте меня первого». Эти слова произвели действие: толпа стихла.
28 мая, по распоряжению Костюшко, образовался верховный правительственный совет.
Однако надежды Костюшко на восстание всего народа, подкрепленные Рацлавицкой битвой, скоро начали рассеиваться. Собравшиеся в войско крестьяне, прослышав о притеснениях их семей помещиками, стали бежать домой. Масса крестьянства, угнетенная крепостным правом, угрюмо и недоверчиво смотрела на восстание, между тем как большинство шляхты и в этот критический момент не решалось поступиться своими помещичьими выгодами и правами.
Увлекаемый патриотизмом, Костюшко решился переступить пределы тех прав, которые предоставлял ему акт восстания, и привлечь народную массу к делу восстановления Польши. Уже изданный 2 мая в Винярах указ требовал облегчения барщины для крестьянских семей, члены которых вступили в войско, а 7 мая Костюшко издал свой знаменитый поланецкий указ, которым объявлял всех крестьян Речи Посполитой лично свободными людьми, находящимися под покровительством закона, устанавливал суд для решения дел между ними и помещиками, обеспечивал им владение землей и, на время восстания, уменьшал их повинности в пользу помещика, предоставляя окончательное решение этого вопроса будущему правительству.
Однако шляхта плохо исполняла предписания указа. На самом деле, крестьяне не получили обещанных им льгот и, с восторженным уважением относясь к самому Костюшко, не поддержали дела восстания в той мере, какой он этого ожидал.
Дела восстания принимали все более неблагоприятный оборот. В начале июля русские и прусские войска направились к Варшаве. Костюшко объявил всеобщую мобилизацию, и его армия возросла до 70000 человек. С частью этой армии он поспешил к Варшаве и успел занять город раньше союзников. Предпринятый затем штурм Варшавы пруссаками велся нерешительно и вскоре был заменен осадой. Атака русских, под предводительством графа И. Е. Ферзена тоже была неудачна.
Король Пруссии Фридрих II Великий написал тогда Екатерине:
С горестью узнал я о Варшавских убийствах, и, преисполненный таким же негодованием, какое было возбуждено и в Вашем Величестве, я с редкой энергией занялся средствами наказать их виновников. Я собрал наспех все войска, какие только были поблизости, и разбил, вместе с генералом Денисовым, постоянно возраставшую армию так называемаго генералиссимуса, которого повстанцы себе назначили. Не обращая внимания на тысячу военных потребностей, которым я не имел времени удовлетворить, я ускорял поход наших победоносных войск; я заставлял неприятеля покидать одну позицию за другой и заставил, наконец, броситься в линии Варшавы. Но если наши храбрые войска умели побеждать в открытом поле, то существуют препятствия, которых одно мужество преодолеть не в состоянии. Я нашел перед столицей, где я надеялся уничтожить гнездо мятежа, страшные укрепления, многочисленную артиллерию, а у меня именно недоставало артиллерии. В то время как я распоряжался, чтобы осадные орудия были взяты из Прусских крепостей и доставлены под Варшаву с большими издержками, мятежники успели усовершенствовать свои укрепления и, что всего хуже, возбудить мятеж в провинциях, недавно мною приобретенных, и характер этого мятежа становился день ото дня опаснее. Я долго льстил себя надеждой, что, взявши Варшаву, я предупрежду взрыв Я не терял мужества, несмотря на умножавшиеся препятствия. Я приказал сделать все распоряжения к последней атаке, но накануне получаю печальное известие, что суда мои с транспортом взяты или потоплены инсургентами. Со всех сторон меня извещают, что мятеж в Южной Пруссии приобретает день ото дня более силы. Наши сообщения прерваны, получение запасов ненадежно, равно как и спокойствие моих провинций. В этом положении, при потере надежды, что или корпус войска Вашего Величества или императорский могут на правом берегу Вислы помочь усилиям, которые я посвящал взятию Варшавы мне не оставалось другого выбора, как отступить с моими войсками.
