Барон замер и обернулся ко мне. Нет, все же в висках у него есть немного седины, но она его не старит и не портит. Некоторые седеют и в двадцать и остаются при этом молодыми.
— А я-то думал, что мне нынче так плохо спалось.
Сколько же злости в голосе! Надо замолчать. Вдруг за злостью последует приступ неконтролируемого гнева? И я непроизвольно ощупала волосы на предмет целостности. От барона не укрылся мой жест, и он тяжело вздохнул:
— Прошу меня извинить.
За вчерашнее или он все же уходит? Я улыбнулась. Одними губами. Взгляд мой оставался серьезным.
Барон поклонился. Значит, уходит…
— Я обещал пану Дракснию сыграть с ним партию.
И не уходит. Я уже вытянулась в струнку, лихорадочно соображая, что бы такого сказать ему приятного, чтобы он остался. И просто выпалила:
— Я так рада, что вы не сдержали слова и пришли ко мне.
Барон вздохнул еще громче и покачал головой:
— Пани Вера, я редко сдерживаю обещания… И ненавижу себя за это. Я спал нынче всего пару часов, а завтра могу вообще не уснуть… И все из-за вас, пани Вера. Из-за вас и вашего Яна, понимаете?
Я решила не кивать. О моем Яне я ничего не знала. Так что путь барон договаривает свою мысль вслух.
— Я болен…
Это я уже слышала.
— Я болен одной идеей.
А это уже что-то новенькое. Говорите, господин барон, говорите.
— И только вы способны воплотить ее в жизнь. Но я не знаю, как озвучить мою просьбу. Я боюсь. Вы женщина, понимаете?
Я не кивала, потому что ничего не понимала.
— Я просил Яна отыскать мне кукольника. Слышите, Вера? Кукольника! — вскричал барон и добавил уже шепотом: — А он нашел мне кукольницу.
Я продолжала стоять на вытяжку.
— Вера, вы способны абстрагироваться от своей женской природы и не судить меня, как женщина судит мужчину?
Теперь я кивнула.
— Тогда шахматы подождут, — барон шагнул ко мне и взял за руку. — Пойдемте, я покажу вам то, что не показывал еще ни одной женщине.
Я сделала шаг, а он не отступил, и я оказалась притянутой к его груди. Рука, застрявшая между его и моей грудью, поплыла вверх и застыла подле губ барона. Я перестала дышать, погрузившись в его темные расширенные зрачки с темным серо-синим ободком. Его губы коснулись моей руки. Теперь Милан глядел на меня исподлобья, и я досчитала до двадцати ударов своего испуганного сердца, пока барон соблаговолил наконец убрать с моей руки свои губы и сказать:
— Благодарю, пани Вера! Благодарю заранее. К утру вам понадобится вот это, — барон вложил мне в руку ключ. — Это от мастерской. Он сделан в одном экземпляре. У вас будет доступ в комнату, а у меня нет. Остальных тоже гоните взашей.
— Что я должна сделать?
Я едва выговорила вопрос не из страха, не из любопытства, а потому что у меня физически защемило сердце от близости к барону. Впервые он держал меня голой рукой, но от его горячей кожи я дрожала куда больше, чем от ледяной перчатки.
— Вы по-женски нетерпеливы, а обещали стать для меня мужчиной, — чуть ли не проворковал барон. — Всему свое время, Вера. Я бежал к вам, будто влюбленный юнец. Позвольте уж мне до конца насладиться этой минутой.
И в эту минуту я позволила бы ему даже поцелуй в губы, если бы он только не был так увлечен разглядыванием других частей моего лица. Какая же я глупая! Впервые в комнате светло от нормальных керосиновых ламп и даже слепой способен увидеть прыщик на кончике моего носа. К счастью, его там нет. Никто в меня не влюбился. Да, да, да… Не мог же Милан просто так подтащить меня к свету — он обставил все очень красиво, по-баронски. И вот наконец отступил от меня на два шага и предложил взять себя под руку.
Разве таким мужчинам женщины отказывают? К тому же, сейчас я, кажется, мужчина — пусть без пиджака, зато в джинсах.
Эпизод 3.8
Особняк не утонул пока в кромешной тьме, и я могла бы вовсе не держаться за руку барона, но мне хотелось чувствовать его рядом. Вспомнить подобные ощущения с Толиком у меня не получилось — букетно-конфетный период у нас вышел скомканный из-за экономии времени с моей стороны и бережливости с его, или же он просто не умел ухаживать или я не умела испытывать подле него этого странного трепета. Да и перед кем трепетать — перед банальностью, возведенной в куб? А здесь подле меня шла тайна, страшная и потому безумно манящая, и я липла к барону, точно иголка к магниту, и ему потребуется теперь вся его сила, чтобы оторвать меня от себя. Ничего. Справится… В крайнем случае, призовет на помощь карлика.
Однако Милану оказалось достаточно остановиться и дернуть локтем, чтобы я замерла подле него на почтительном расстоянии. Барон не смотрел на меня даже лишней секунды, потому что возился с замком, а я глядела в пол, чтобы не раздражать его так называемым разглядыванием. Ключ от мастерской холодил ладонь, и я наконец сообразила сунуть его в карман джинсов. Когда дверь открылась, барон пригласил меня войти первой. В темноту. Полнейшую.
— Я открою окна.
Надеюсь, только портьеры, потому что мне вдруг сделалось безумно холодно, как днем в склепе. Это всего в двух шагах от моей спальни, а точно на северном полюсе очутилась!
В комнате не добавилось света. За окнами за доли секунды успела разлиться ночная тьма. Барон немного постоял в нерешительности, а затем попросил меня подождать и ушел, снова слетев с лестницы со скоростью мальчишки. Я потерла плечи, но согреться особо не получилось. Зато глаза привыкли к темноте, и я поняла, что комната довольно просторная, а вот ее предназначение осталось для меня загадкой — стол и два кресла недалеко от пустого камина и шкаф. Большой, четырехстворчатый. Это не спальня. Здесь отсутствует кровать, хотя она могла здесь когда-то быть. Или же она за дверью, скрытой пологом, подвязанным золотой лентой с кисточками. Почему золотой? Да потому что другие в данных интерьерах не использовали. Пары шагов к потайной двери хватило, чтобы
остановиться — пол скрипел еще ужаснее, чем в моей спальне, а меня с детства пробирал холодок от этого звука. Вдруг сделалось светлее — я вновь не заметила возвращения барона. Пол внизу почти не скрипит, а здесь, наверное, надо просто уметь ходить не как слон.
Я взяла протянутую лампу, а вторую Милан оставил себе и двинулся к огромному шкафу. Нет, под ним пол тоже поскрипывает, не так сильно и не так противно, как подо мной, но все же. Хотя, возможно, скрип страшен лишь в одиночестве и в темноте. Сейчас я не поморщилась, даже когда заскрипели створки шкафа. Увы, они не открылись должным образом, чтобы я увидела нутро. Барон обернулся в последний момент и захлопнул шкаф.
— Почему вы не сказали, что замерзли?!
To ли крик, то ли стон. Если я и не дрожала до возгласа барона, то сейчас меня пробила дрожь. Милан тут же опустил лампу на пол и открыл крайнюю створку шкафа. Женского. Света моей лампы хватило, чтобы увидеть длинные полотнища всевозможных цветов и фактур. Он сдернул одно с вешалки и шагнул ко мне. С халатом в руках. Халатом, отороченным мехом, точно пальто.
