Как-то к Огэст зашла мать и решила выбросить мусор. Когда мама была рядом, Огэст становилась менее осторожной, ведь с ней был человек, которому она могла безусловно доверять. Никто из них не заволновался, когда мать оставила входную дверь открытой на несколько секунд, пока выбрасывала мусор. Если бы она сделала это в любое другое время в течение недели, никаких проблем не было бы, но именно в тот день и ту минуту у Огэст случился припадок. Ни Огэст, ни ее мать не могли точно рассказать, что произошло далее. Они обе осознали, что случилось, только когда все закончилось. Когда Огэст очнулась, она стояла на тротуаре перед своим домом. Мужчина-сосед стоял прямо перед ней и злобно кричал на нее.
«Я почувствовала его слюну у себя на щеке, – рассказывала мне потом Огэст о произошедшем. – Мне пришлось его оттолкнуть».
Выяснилось, что, когда Огэст бежала, она зацепилась одеждой за коляску с ребенком, которую катил мужчина, и тем самым вырвала ее из его рук. Она протащила коляску несколько метров, пока припадок резко не завершился. Сосед воспринял это как осознанную попытку либо украсть его ребенка, либо навредить ему. Когда Огэст очнулась, она понятия не имела, почему мужчина так зол, и, чувствуя угрозу, оттолкнула его, что он впоследствии расценил как физическое насилие. Огэст была слишком расстроена и напугана, чтобы объясниться. Вызвали полицию.
Она сказала полицейским, что у нее эпилепсия, и через несколько часов они позвонили мне. Я перезвонила. Огэст была в камере. Ее арестовали за физическое насилие и попытку похищения ребенка. На ней не было браслета с информацией о ее заболевании, поэтому полицейским нужно было связаться со мной. Я подтвердила, что у нее эпилепсия, и сообщила, что любая рассказанная ей версия событий скорее всего правдива. Я описала ее припадки и объяснила, что их невозможно контролировать. Не им было решать, виновна ли Огэст, сказал мне полицейский, но предоставленной мной информации было достаточно, чтобы ее отпустить. Однако ей все равно было предъявлено обвинение.
Я подождала несколько часов и позвонила Огэст. Она не ответила. Через два дня мне позвонила ее встревоженная и расстроенная мать и сказала, что ее дочь слишком рассержена, чтобы общаться с кем-то. Зная о гордости Огэст, я этому не удивилась. Ее мать молила меня о помощи. Я пригласила их на прием.
Огэст зашла в мой кабинет с хмурым видом. Прежде чем я успела задать вопрос, она начала говорить. Она уже устала объясняться и не хотела просить прощения за то, в чем не была виновата. Она не хотела постоянно обращаться за помощью.
– Я знаю, что все произошедшее не было вашей виной, – сказала я. – Я уверена, что в полиции тоже это понимают. Но нам нужно обсудить это, чтобы я смогла помочь.
– Дело не в полиции, а в соседе, – уточнила ее мать. – Полицейские рассказали ему об эпилепсии, а он ответил, что ему все равно. Он хочет судиться.
– Меня хотят выгнать из квартиры, – сказала Огэст.
– Так и есть, – подтвердила ее мать.
Я пообещала поддержать Огэст и снова позвонила в полицию. Полицейские сказали, что, хотя их вполне устраивали эти объяснения, пострадавший настаивал на продолжении дела, так что их руки были связаны. Они попросили меня написать медицинское заключение. Я записала на диктофон срочное письмо и отдала его своему секретарю на печать.
– Судя по голосу, вы очень рассердились, – сказала мне секретарь, когда принесла напечатанное письмо.
Я была в ярости. Я и не ожидала, что сосед сам поймет, что у Огэст случился припадок, но после того, как ему подтвердили это, с его стороны было жестоко продолжать настаивать на наказании. Дом и так стал для Огэст тюрьмой, а теперь она почти не покидала его, боясь встретиться с соседом. С того дня ее окна всегда были занавешены.
– Они хотят, чтобы Огэст съехала с квартиры, – жаловалась ее мать. – И это вместо извинений.
Нарушение миграции нейронов на ком-то никак не сказывается, у кого-то может привести к тяжелым умственным и физическим расстройствам, а у некоторых – к эпилепсии.
Вообще Огэст и сама хотела переехать в более подходящее жилище, однако ей некуда было податься. Мы годами боролись за то, чтобы ее переселили на первый этаж. Мы с родственниками боялись, что однажды она получит серьезные травмы, упав на уродливые бетонные ступени под окнами: она могла выпасть с балкона третьего этажа.
Пришлось на протяжении шести месяцев постоянно писать письма, чтобы с Огэст сняли обвинение. Все это время она практически не выходила из дома. Она с ужасом представляла, что столкнется с соседом. Огэст стала пропускать консультации в клинике. Я начала давать ей их по телефону, чтобы ей не приходилось выходить из дома, если не хотелось.
В какой-то момент я направила ее в больницу на повторное обследование. Я очень волновалась за нее и пыталась найти решение проблемы. Огэст еще раз прошла все тесты, и я надеялась, что это поможет нам продвинуться вперед. Припадки продолжались. Лекарства практически не помогали. Однако новая серия тестов позволила выявить кое-какую патологию.
ЭЭГ Огэст оставалась нормальной, а вот результаты МРТ были плохими. Это было связано не с прогрессированием заболевания, а с улучшением технологии. На снимке были видны рассеянные серые точки в глубине белого вещества, где их быть не должно. Это могло свидетельствовать о нарушении миграции нейронов.
В мозге взрослого человека тела нейронов составляют кору. Под ней находится белое вещество, содержащее аксоны, отростки нейронов, соединяющие одну часть нервной системы с другими. Однако мозг зарождается не так: он развивается в обратном порядке. Серое вещество, или нейронные тела, которое впоследствии составляет кору мозга, формируется изнутри как нейробласты. В первые два месяца после зачатия нейробласты должны переместиться во внешний слой мозга эмбриона, где они становятся нейронами. Иногда процесс миграции нарушается, и скопления серого вещества оказываются не в том месте. Это может по-разному сказаться на человеке. Кому-то это никак не вредит: человек может прожить всю жизнь, не догадываясь об этом. У кого-то это может привести к тяжелым умственным и физическим расстройствам. Бывает, дети с такой проблемой не выживают. А в некоторых случаях это приводит к эпилепсии.
МРТ подтвердила, что у Огэст эпилепсия (будто я когда-то в этом сомневалась!). Это была плохая новость. Нарушение миграции нейронов – генетическое заболевание. У имеющих его женщин часто возникают осложнения во время беременности, и у их детей могут быть серьезные проблемы развития. В этом заключалась еще одна неприятность в жизни Огэст.
Несмотря на все трудности, Огэст продолжала жить. Однако ее жизнь была особенной: она проходила в четырех стенах.
Прошло десять лет, как я встретилась с Огэст, и пять лет, как мы нашли точную причину ее приступов бега. Огэст не могла лечь на операцию, потому что в ее мозге было так много серых областей, что было невозможно понять, какая именно виновна в ее припадках. Она продолжала принимать лекарства, которые не оказывали должного эффекта. Я не чувствовала, что хоть как-то помогла ей. Не помогли ей и тесты, которые я назначала, когда ощущала себя особенно беспомощной. Несмотря на все трудности, Огэст продолжала жить. Однако ее жизнь была особенной: она проходила в четырех стенах.
