Теперь же череда неподвластных ей событий вознесла ее и ее сына к таким вершинам власти, о которых она даже не мечтала. Но при таком большом могуществе и влиянии, вместо того чтобы заниматься обогащением своей родни, ей всерьез приходилось задумываться о благе империи. Если, конечно, ей удастся выжить, и если ее сторона победит. Сын утверждал, что варвар-наемник способен творить военные чудеса.
Принцесса прервала ее грезы:
– Леди Мария, от временного главы спатариосов, Черноволосого, я узнала, что во время… – она запнулась, – неприятных событий во дворце был захвачен пленник.
Пожилая советница коснулась распятья и присела в реверансе.
– Насколько мне известно, это правда.
Принцесса Ирина несколько раз кивнула:
– Леди Мария, этот человек должен умереть.
– Считайте, он уже мертв.
Мария решила прогуляться от покоев принцессы до конюшен и птичника – неблизкий путь, – чтобы хорошенько обдумать последствия лишения герцога Фракейского всех его прав, титулов и постов. Все-таки он был самым могущественным полководцем в империи и к тому же самым успешным.
А еще ее давним врагом, к которому она не питала ничего, кроме презрения.
Убийца находился в камере глубоко под дворцовыми конюшнями, и Мария позвала стражника-нордиканца. Они вместе со схолариями несли все военные караулы во дворце.
– Проследи, чтобы этому человеку подали к ужину вино, – приказала она, передав амфору слуге.
Нордиканец поклонился.
– Хорошо, деспина[22].
Затем Мария поднялась по многочисленным ступеням в помещение имперской почтовой службы, которой по праву гордилась увядающая империя. Соколиная охота служила развлечением знати уже тысячу лет. И все это время сокольничие тщательно подбирали птичьи пары и оставляли только самых лучших птенцов. Благодаря этому, а еще герметическим заклинаниям теперь переписка императора была в полной безопасности.
Леди Мария написала ответ молодой императрицы, свернула его в малюсенький свиток и отдала птицеводу. Потом она стояла и наблюдала, как огромную черно-белую птицу достали из специального садка, прицепили к ее лапе футляр с письмом, дали указания и отпустили. При этом адепт низкого уровня сотворил сложное заклинание.
Птица взмыла в воздух, от ее крыльев с размахом в семь футов в переднем дворе пронесся легкий ветерок.
Сэр Алкей отвесил поклон перед распахнутым пологом шатра Красного Рыцаря. Тоби, полировавший сабатон паклей и пеплом, поклонился ему в ответ, кивнул в сторону своего господина и сообщил:
– Он пьет.
Капитан сидел с госпожой Элисон и сэром Томасом за столом, они рассматривали разложенный перед ними пергамент с какими-то каракулями, нарисованными свинцовыми белилами, чернилами и углем.
Красный Рыцарь кивнул морейцу:
– Добрый вечер, Алкей. Не злись.
– Я и не злюсь, милорд, но хотелось бы заметить, что мне не нравится быть верноподданным сразу двух господ, особенно когда каждый из них тянет одеяло в свою сторону.
Плохиш Том вытянул обутые в сапоги ножищи, заполнив все пространство задней комнаты шатра.
– Значит, не надо прислуживать сразу двум господам, – посоветовал он.
Алкей плюхнулся на стул:
– У каждого человека есть два господина… Или три, или четыре. Или десять. Лорды, возлюбленные, церковь, семья, друзья…
– И почему лишь в литературе, посвященной рыцарям, никто не страдает из-за двойных клятв верности? – поинтересовался капитан у Тома. – Хотя тебе это не грозит, потому что ты убиваешь всех, кто с тобой не согласен.
Гигант погладил свою короткую черную бороду:
– Только если я гуртую скот.
– Вот именно, – заметил капитан. – Алкей?
Мореец протянул ему пару почтовых футляров:
– Она согласна, но только при условии, что вы победите.
Капитан поднял глаза. Они блестели.
– Просто замечательно. Как же она отчаялась! И как зла. Нужно было просить больше. – Он вскинул руки. – Я согласен на ее условия: оплата, только если мы победим. Тоби, пусть Николас протрубит общий сбор офицеров.
Николас Ганфрой – тощий молодой человек с поддельным пергаментом из харндонских судебных палат, в котором утверждалось, что он прошел необходимое обучение и может при любых обстоятельствах исполнять обязанности герольда, – казался самым младшим в отряде. За три недели, проведенные им с хозяйственным обозом, в войске едва ли осталась хоть одна женщина, за которой он бы не волочился. А его игра на трубе оставляла желать лучшего и не шла ни в какое сравнение с игрой прежнего трубача – Карлуса, кузнеца-гиганта, погибшего в последней битве при Лиссен Карак.
На этот раз Николас был бодр и внимателен. После трех жалких попыток ему все же удалось протрубить общий сбор офицеров достаточно хорошо, чтобы собрать сэра Йоханнеса, сэра Милуса, мастера Гельфреда и новоиспеченных капралов Фрэнсиса Эткорта, Джона Ле Бэйлли и сэра Джорджа Брювса. Сэр Алкей тоже носил звание капрала, как и госпожа Элисон. Именно она подняла полог шатра, чтобы освободить место, а затем на весь лагерь визгливо, на манер уличной проститутки, прокричала: «Томми!»
Ее паж тут же отбросил сапог, который полировал, и сломя голову помчался к командирскому шатру. Оказавшись на месте, он помог Тоби и другим пажам и оруженосцам поднимать навес, раскладывать столы на козлах и расставлять складные, позаимствованные из других шатров табуретки, пока все офицеры не расселись вокруг капитана. Пришли два старших лучника: Калли и Бент. Оба устроились среди рыцарей, словно давние товарищи, – хотя раньше такого они себе не позволяли, – и оруженосцы без лишних разговоров подали им вино. Последним объявился нотариус. Он кивнул капитану и занял место рядом с Плохишом Томом.
Красный Рыцарь вскинул руку, призывая к тишине.
– Сэр Алкей выторговал у нашего нового работодателя отличные условия, – объявил он. – И я прослежу, чтобы в дальнейшем мы получали от заключенной сделки постоянную прибыль. Теперь пора приниматься за дело. Несколько недель мы все маялись от скуки и усиленно тренировались. У новых копий было достаточно времени, чтобы освоиться. У старых воинов – чтобы побороть свои страхи. – Он оглядел подчиненных. – А может, и нет, тогда мы все притворяемся, правда?
Изюминка усмехнулась:
– Все время, малыш.
– Можно сделать это нашим девизом, – предложил Красный Рыцарь. – Гельфред, ты не мог бы подвести итоги?
Егерь поднялся и развернул на столе пергамент, который прежде изучали капитан, Изюминка и Плохиш Том. При свете лампы тщательно обработанная овечья шкура казалась прозрачной.
