С этими словами она положила руки роженице на живот, а сама уставилась куда-то в пространство.
Мать Агнели что-то сказала, но одна из женщин положила ей на плечо руку.
— Тс-с, она прислушивается к ребенку. — Мать в благоговейном ужасе уставилась на ночную гостью и закрыла рот.
Алеа же прислушивалась к сознанию ребенка. Слов, конечно, она не слышала, только чистые, незамутненные эмоции в первозданном виде. Ага, испуг, и когда во время схваток Агнели заходилась в крике, к испугу примешивалось что-то еще, похожее на щипок, а затем на обморок.
Схватка прошла, и Агнели без сил распласталась в постели, хватая ртом воздух.
— Ребенок идет вперед ножками, а те запутались в пуповине. Хуже всего, что пуповина пережата между одной ножкой и тазовой костью. Стоит ребенку пошевелиться, как пуповина пережимается и ему нечем дышать.
— Значит, ребенок задохнется? — воскликнула мать роженицы.
— Он вообще не сможет появиться на свет, если мы не высвободим пуповину, — предупредила Алеа.
— Но как? — прошептала мать, в глазах ее читался ужас.
— Мне нужна гладкая палочка, — сказала Алеа, — длиной фута два, с раздвоенным концом.
Одна из женщин вышла за дверь. Пока ее не было, Алеа держала Агнели за руку и успокаивала, пока та мучилась схватками. В перерыве между ними она мысленно позвала Гара.
— Слушаю, — отозвался тот.
По всей видимости, он не спал — ждал, когда Алеа позовет его на помощь.
— Ты слышал?
— Выходит, по-твоему, я подслушивал.
— Прекрати! Пуповина запуталась у ребенка между ножек и вдобавок пережата тазовой костью. Ты не мог бы хоть немного ослабить давление при помощи телекинеза?
— Попробую, — ответил Гар, и на мгновение его мысли расплылись мутным пятном.
В этот момент вернулась соседка с гладкой ивовой палочкой, толщиной полдюйма и с раздвоенным концом.
— Я торопилась. Ну как, подойдет?
— Еще как! — успокоила ее Алеа. — Прокипятите ее в течение трех минут.
— А как я узнаю, что прошли три минуты? — спросила женщина, поворачиваясь к кипящему чайнику.
— Посчитайте сто восемьдесят ударов пульса.
Спустя несколько минут Алеа притворилась, будто пробует что-то сделать при помощи палочки, а сама тем временем, положив вторую руку роженице на живот, продолжала прислушиваться к ребенку. Она ощутила, как ребенок подался еще дальше назад, и по мере того, как его кровь обогащалась кислородом, сознание прояснилось. И тогда он опять подался вперед.
— Удалось, — раздался у новоявленной повитухи в голове голос Гара.
— Молитесь богине.
Алеа убрала палочку.
Агнели напряглась и вскрикнула.
— Я уже вижу ножки! — вырвался радостный крик у одной из женщин.
— А главное, ребенок дышит! — торжествующе произнесла Алеа.
— Хвала богине! — с пылом воскликнула мать Агнели.
Алеа начала тихо читать молитву Фрейе — чего, откровенно говоря, она от себя никак не ожидала. Но затем опомнилась и неслышно произнесла:
— Спасибо тебе, Гар.
Ответа не последовало, Алеа ощутила лишь тихое чувство гордости и удовлетворения. Что ж, по крайней мере свой удивительный дар ее спутник использовал во имя благой цели.
Время почему-то утратило четкий ход. Непонятно, сколько еще минут и часов прошло, то ли много, то ли мало, но в . конце концов Алеа уже держала в руках красивого, здорового младенца — девочку. Ротик раскрылся, и ребенок громко закричал, будто чем-то недовольный.
Алеа улыбнулась:
— Пусть у тебя не будет причины для недовольства, малышка, и пусть жизнь твоя будет счастливой.
Одна из женщин перерезала ребенку пуповину и собралась помыть девочку.
— Кто сообщит отцу? — спросила ее Алеа.
Наступила неловкая пауза, и все отвели взгляды.
— Что? — нахмурилась Алеа. — Разве он не несет никакой ответственности?
— Они не живут вместе, — сказала мать Агнели. — Дочь не сказала нам, кто он.
В комнате чувствовалось напряжение. У каждой женщины в глазах читалась одна и та же догадка — что девушку соблазнил чей-то муж.
Затем соседка положила девочку к груди Агнели и мягко произнесла:
— Ребенок родился и нуждается в защите отца. Почему ты не скажешь нам его имя?
— Это... это был Шуба.
Агнели ласково погладила ребенка и слегка улыбнулась.
Напряжение улетучилось, но тотчас вернулось.
— Он должен обеспечивать ребенка, — сказала соседка.
* * *
Но Шуба отказался. Рано утром мать Агнели протянула ему ребенка, но он лишь отвернулся.
— Агнели отказалась жить со мной. Она сказала, что любит кого-то еще. Пусть он и кормит ее и ее ребенка.
Жители деревни стали тихо перешептываться, но удивления в этом шепоте не чувствовалось. Интересно, подумала Алеа, наверное, Агнели слишком явно выказывала расположение другому мужчине.
Отец Агнели сделал шаг вперед.
— Они никогда не спали вместе. Этот ребенок — твой.
— Я не стану жить с женщиной, которая меня не любит.
— Тебя никто и не заставляет, — спокойно сказал отец. — Вся деревня будет обеспечивать ребенка — таков обычай. Но ты должен помогать больше всех.
— Если бы она любила меня — тогда другое дело. — Шуба взглянул на ребенка. На мгновение в его глазах появилась печаль, и он отвернулся. — Я не стану обеспечивать ребенка, которого будет растить другой мужчина.
К Шубе подошел его отец.
— Это несправедливо.
Отец Агнели нахмурился, его руки сжались в кулаки.
— Несправедливо то, что Шуба отказывается обеспечивать свою родную дочь.
Остальные жители деревни напряженно молчали. Затем какой-то мужчина вышел вперед и стал рядом с отцом Шубы.
— Он предлагал и получил отказ. Это несправедливо.
Еще один мужчина подошел к отцу Агнели.
— Справедливо и правильно обеспечивать родное дитя.
Так все мужчины деревни по очереди заняли ту или другую сторону. Женщины начали протестовать, вскоре их просьбы переросли в требования, которые становились все громче и громче. Мужчины молчали, на их лицах читалось напряжение.
Гар стоял, опираясь на посох, напрягшись, словно тетива на луке. Алеа бросила на него гневный взгляд. И как только он может надеяться, что они тут в один миг создадут правительство?
В задних рядах толпы вдруг возникла суматоха. Женщины расступились, уступая дорогу мудрецу. Тот прошел между двумя рядами мужчин, по очереди бросая взгляд на каждую из «партий» и улыбаясь. Никто не проронил ни слова, но люди заметно расслабились.
