– И раскрасила мамашку аки монстра, – закончила я, чувствуя, как из груди рвется хохот. – Лиска, да ты же… ты же… – Я захлебнулась смехом, и последние слова, к счастью, остались неразборчивыми.
– А мама потом встала и ушла, ее долго не было, и я заснула, – закончила племяха, – просыпаюсь – а ты, теть Нась, тут бегаешь чего-то, и в дверь нам колотят, как будто воры лезут.
– Лиска… – выговорила я, давясь смехом и размазывая сажу по лицу, – я куплю тебе самое большое мороженое!
– А эту дрянь я сожгу! – ожила сестра, хватая комикс. – Не хватало, чтоб еще кого-нибудь раскрасила!
Ровно через месяц, за два дня до Нового года, я, отдуваясь, вволокла во двор пушистую свежесрубленную ель. Лиска тут же вылетела мне навстречу, крутя в руках нечто яркое.
Пушистая шубка Лиски вертелась под ногами в опасной близости от колючих веток.
Я осторожно положила елку на снег и вздохнула.
Лиска сунула мне в руку аляповато раскрашенный детский журнал.
С обложки во все тридцать три зуба улыбался мне огромный кобальтово-синий, устрашающе-милый мохнатый зверь…
Хитрецы и огурцы
Глухой требовательный рев раздался совсем рядом. Верка вынырнула из звенящего золотыми монетами мира нумизматики и встревоженно огляделась. Никого. Да и откуда в этой малюсенькой квартире кому-то взяться?
Снова настойчиво зарокотало.
– Тьфу ты! – сообразила Верка и хлопнула себя по животу. – Лишь бы поесть. Хотя…
Она отбросила подальше увесистую энциклопедию «Юбилейные монеты мира», с наслаждением потянулась, поболтала ногами, отчего на тапках запрыгали пушистые помпоны, и встала.
Приближалось утро, но небо еще не начало светлеть. Крепко спал двор, за деревьями и не разглядеть ничего. Только на первом этаже дома напротив все еще горел свет. Там уже несколько недель подряд кипела работа: новенький офис обустраивался прямо на Веркиных глазах – то и дело подвозили стройматериалы, прикручивали интригующую вывеску «Мозгер».
Верка распахнула окно и высунулась на улицу – одурительно пахло весной. Аромат цветущих яблонь, земли, трав смешивался со слабым ветерком и дурманил перегруженную студенческую голову.
– Раз Трудоголик не спит, и я еще позанимаюсь, – решила Верка и пошлепала на кухню ставить чайник.
Лучше всех на кухне Верку встретил холодильник – ему было что предложить.
– Котлетки, вареники или бутерброды? – задумалась Верка. – Все-таки хорошо, когда мама в гости наведывается!
В самый разгар выбора громко запиликало оповещение из соцсетей. Еще бы, весь курс, наверное, не спит! Все хотят разделаться с последним экзаменом и рвануть на археологическую практику – вот где жизнь, вот где настоящая история и невероятные находки. Скорей бы, скорей…
Верка подперла подбородок ладошкой и размечталась. Лето, жара, земля, доверяющая все свои тайны, – м-м-м!
Верка обвела кухню затуманенным взором… и завизжала. Напротив нее за столом сидел огромный бородатый мужик в тельняшке и заискивающе улыбался. Мужик слегка мерцал и расплывался по контуру, отчего у Верки мурашки понеслись по загривку.
– Слышь, ты это… извини, а? – пробормотал он, бегая глазами, теребя пальцами рукава тельняшки, – в общем, изо всех сил делая вид, что ему очень неудобно за внезапное появление. – Просто я гляжу, у тебя весь холодильник солеными огурцами забит. Угости, а?
Стараясь не делать резких движений и не дышать, Верка достала трехлитровую банку с огурцами и придвинула ее к мужику.
Одним могучим движением он свернул с банки крышку и, заурчав, запустил в нее пятерню. Схрумкал за раз три огурчика и блаженно поглядел на скрючившуюся у окна хозяйку.
– Меня, кстати, Гоша зовут, – представился он и протянул для пожатия мокрую от рассола ладонь.
– Он же Гога, он же Жора, – раздалось сзади, и возле Верки возник тщедушный лысый тип в круглых очках, майке и трико с растянутыми коленками.
– Соныч, не пугай девушку! – взревел Гоша, от чего Верка чуть не выпрыгнула в окно.
– Ну, собственно, этот оболтус меня уже и представил, – сказал тип. – Сан Саныч, но ему угодно называть меня Сонычем.
– А кто вечно спит, как в последний раз? Не добудишься…
– А вас Вера зовут, мы давно за вами приглядываем, так сказать, – оповестил Соныч и тут же очутился по другую сторону стола – возле Гоши, баюкающего вожделенную банку. – А чем это у вас тут пахнет, неужели огурчиками?
Посетители вроде оказались не буйными, и Верка немного осмелела.
– Вы кто такие? – спросила она, почти не заикаясь. – Я эту квартиру вполне законно снимаю, между прочим.
– А мы тут вполне законно всегда живем, – миролюбиво сказал Гоша. – Да не дрейфь, уживемся, мы не наглые! Только я гляжу, у тебя картошечка припасена. Пожарь, а?
«Вот еще!», – подумала Верка и испепелила «пришельца» взглядом. А потом стала чистить картошку, разумеется.
Когда соблазнительный аромат поплыл по кухне, слюнки потекли у всех, даже у Соныча, который уже сладко сопел на углу стола.
– Так ты призрак или как? – спросила Верка, глядя на уплетающего картошку Гошу. – Ешь как живой.
– Совсем не призрак, – фыркнул он презрительно. – Такой же, как и ты. Днем. Просто несчастливый. Из-за этого по ночам душа терзается и ищет, где лучше кормят. То есть где просто лучше. Спокойно, радостно, хорошо…
– А днем ты кто?
– А днем я… Он! – сказал Гоша и тряхнул головой на горящее напротив окно.
– Ты Трудоголик? – воскликнула Верка. – Не может быть!
– Так нас еще никто не называл, – пробормотал во сне Соныч.
– Отчего же ты несчастливый? – продолжила допытываться Верка.
– Да так… Любви нет, – протянул Гоша и грустными темными глазами проник в самую Веркину душу.
– Ой, совсем вы меня заболтали! – вспыхнула Верка и подскочила, перевернув стул. – Мне еще нумизматику гадкую учить и учить!
– Учеба – дело хорошее, – подтвердил Соныч, не открывая глаз, перевернулся на другой бок и исчез.
* * *
Днем незваные гости не появлялись.
– Придут ли, когда стемнеет? – с интересом подумала Верка и глянула в окно на сгущающиеся сумерки. – Неужели и правда души несчастных людей?
Ей стало как-то не по себе.
– Ведь с каждым может случиться. Со мной – так точно, если нумизматику провалю. Буду по ночам к преподу прилетать и выть: «Это ты меня завали-и-ил, из-за тебя я несчастна-а-а».
