– Катюш, на тебя вся надежда, связи старые надо поднять, искать надо, а если ты сляжешь? Поберегись уж.
Катя поддалась на уговоры – помылась и выпила чаю. Даже не потому, что чувствовала себя отвратительно, и похуже состояния выдерживала на рабочем месте, да и прилетела же, несмотря ни на что. Но чтобы идти к матери – это действительно нужно было подготовиться. Дать себе время. Чай, впрочем, ничего не исправил – стало только страшнее. Катя не понимала, почему боится, – она же права, мать издевалась над Ниной и вынудила ее сбежать. Но все равно это странное детское ощущение подчиненности – оно давило и вряд ли куда-то делось с годами.
Катя покурила на лестнице, закинула в рот жвачку, прыснула духами и удивилась самой себе: как в детстве. Еще прутиком нужно было сигарету держать, чтобы пальцы не пропахли. Детский сад. Перед дверью решила не останавливаться, надо идти сразу – стоять и настраиваться бесполезно. Будет хуже.
Мать открыла дверь и будто не сразу узнала – замерла в странном оцепенении, а потом отступила назад, впуская Катю внутрь. Катя вошла. Они еще немного постояли молча. Катя попыталась сглотнуть тяжелый ком, зависший в горле:
– Горит, по-моему.
– Нет, это я вчера сожгла. Заходи.
Катя разулась.
Плиточки линолеума. Покосилась на ванную, проходя – тот же шпингалетик и угол стиральной машины. Нужно было что-то говорить, но Катя отвлекалась. Все осталось по-прежнему, но обветшало, истрепалось. На кухне была новая скатерть, а занавески все те же. Уже застиранные и выцветшие. Новая кружка с логотипом завода. Все эти мелочи вроде ложечек или сахарницы с отбитым краешком, с одной стороны, умиляли, а с другой – будто переносили Катю назад в детство, а этого было нельзя, сначала надо найти Нину.
– С кем она общалась в последнее время?
– А я-то откуда знаю? Я пашу целыми днями…
Катя внутренне сжалась: сейчас начнется вся эта вечная телега, и толку никакого. Но надо выдержать. Она должна выдержать, она сильная. Она про отца только что вспомнила такое, и ничего, держится же.
– …как проклятая, а она тут развлекается с одноклассничком! Шлюха малолетняя! Вот в кого вы у меня такие уродились, объясни матери? Я же нормальный человек, а эти какие-то прошмандовки.
– Хватит. По делу говори. – Катя и сама удивилась резкости своего тона.
– А ты матери не дерзи!
– Я уйду сейчас, найду ее и заберу. А тебя родительских прав лишу. Так что тихо.
Марина опешила, отошла к окну, постояла немного, тоже сдерживаясь.
– Вот как она с матерью! Прошлялась где-то пять лет, а теперь вдруг и сестра ей понадобилась. Кто тебе ее отдаст, а?
Катя развернулась к выходу. Марина подскочила и схватила ее за руку.
– А ну стой.
– Руки! – рявкнула Катя и выдернула руку. – Я не буду это слушать! Я все детство только это и слышала! Что ты горбатишься ради нас как проклятая, а я работала с четырнадцати лет за копейки, этого ты видеть не хотела! И ушла потому, что не могла уже эти попреки постоянные слушать!
– Да чего ты там зарабатывала-то!
– Я у тебя денег не брала! Но нет, ты у нас бедненькая, а мы суки и шлюхи! Только и слышала от тебя про грех! Отцу ты тоже говорила, что трахаться – грех? Он потому меня заставлял ему сосать, да? Чего смотришь? Не знала? А вот живи теперь с этим! Ты ему не давала, а он не растерялся! А мы теперь это расхлебываем: я семью построить не могу нормальную, а Нина вообще неизвестно где! Допекла девчонку? Довела? Молодец! Это ты всем жизнь поломала! И не зря ты в церковь свою ходишь, есть тебе что отмаливать! Шлюхи! Да! Шлюхи и прошмандовки! Но это мы из-за тебя такие! Потому что это ты у нас святоша! Хорошо быть чистенькой, да? Нравится? А хрен тебе, не выйдет, мамочка!
Марина потрясенно смотрела на Катю, даже рот раскрыла от удивления. Катя, не выдержав, разрыдалась и рухнула на табуретку. Марина постояла немного и тоже села.
08:18. Марина
Марина снова опоздала. Вахтерша, впрочем, ничего не сказала и тетрадь учета не вынула – явно все знала. Марина не хотела идти на работу, она хотела пойти в церковь и рассказать батюшке, что ее дочка совсем не раскаялась, а, наоборот, ее винит во всех смертных грехах. И еще это, про кобеля папашку. Она наверняка приврала для красного словца, чтобы сделать Марине больнее, но, с другой стороны, этот урод и не на такое способен.
Батюшка бы успокоил, объяснил, что Катя еще осознает, поймет, но Марина не пошла. Если ее уволят, куда она потом устроится? А здесь было привычно и хорошо. Мерно гудел фрезер, стукала о дно короба освобожденная из тисков деталь, еще несколько минут назад бывшая бесформенной заготовкой. Коробы с деталями уезжали по конвейерной ленте в соседний цех, где в каждую деталь будет вставлен свой шарик по размеру – маленький круглый подшипник. Все хорошо.
К обеду Марина стала думать про Катю. Несмотря на скандал, уже отлегло. Марина была рада, что Катя пока жива, хоть и стаскалась окончательно за эти годы. Лицо у нее стало острое и какое-то жесткое, как у взрослой тетки, но одета она была хорошо и дорого. Это было заметно: ткань плотная, качественная, а не эта китайская синтетика, которая продается у них на рынке.
К вечеру на Марину снова накатило. Она вспомнила обидные слова дочери и ее обвинения и подумала, что непременно пойдет в церковь после работы. Все расскажет батюшке. Почему это Марина виновата? Почему это она хочет быть чистенькой? Марина ничего для себя не хочет. Она хочет, чтобы они осознали все и вернулись на путь истинный. И нечего Марине отмаливать, ну, кроме того, постыдного, но об этом наверняка и не знает никто, да и времени столько утекло, что оно уже наверняка и отмолилось давно и искупилось страданиями по Кате, а теперь еще и Нине.
И кровь дурная – это же не по Марининой линии к девочкам пришло, а по отцовской, и никакой за это на Марине вины нет. Она же по незнанию за кобеля этого замуж выскочила. Тем более это только потому, что Господь отца ее рано прибрал, не прибрал бы, так и сложилось бы все иначе.
Уходя, вечно сопливая, мерзкая Кира грохнула поддоном и выругалась. Вот Марина даже и не ругается грязно никогда. Не на ней грех этот, не на ней вина, а на кобеле папашке.
Выгребая из поддона колючую стружку, которая щипала ладони даже через толстую верхонку, до Марины дошло вдруг. А что, если Катя не врет? А что, если кобелина этот и вправду насильничал и заставлял ее в детстве делать постыдное? Пристрастил к греху с младых ногтей. А потому и потом Катя уже сдерживаться не могла. А что, если он и Нину выкрал, чтобы и с ней делать то же? Может, женушка подлая бросила его, ушла, а он и вспомнил про то, что у него Нина осталась. Нашел ее как-нибудь – легко же, через школу, например. Нашел и к себе забрал? Или он соблазнил ее, к греху пристрастил тайно, а Нина потом из-за этого и с пацаном с тем спуталась. Почувствовала похотливую кровь свою и уже остановиться не смогла. Неужто он до такой степени гад? Знала, что гад, но не настолько же.
