Политическими отношениями с христианскими соседями Пруссии ведал великий магистр, хотя ничего для их урегулирования он так и не сделал. Великому магистру, который всю жизнь боролся с язычниками, ничего не стоило затеять какую-нибудь битву. Борясь против литовцев, он не забывал позаботиться о тыле, поэтому на других фронтах в это время поддерживался мир. К счастью, такая позиция великого магистра совпадала с установкам обоих королей, правивших тогда в Польше. Казимир Великий — в отличие от своего отца, Владислава Локетека, который первым повел безжалостную борьбу с прусским государством и считал немцев своим главным противником, — был готов поддерживать «вечный» мир с орденом, отказавшись от притязаний на Помереллию, и посвятить себя более важным задачам на восточных и юго-восточных рубежах страны. В разрыве дружественных отношений с орденом не был заинтересован и венгерский король Людвиг (Лайош) Анжуйский, принявший наследство последнего Пяста. Таким образом, конфликты между Польшей и орденским государством, не дававшие им покоя несколько десятилетий, были улажены, и вплоть до начала следующего века орден мог бросить силы на решение других задач. И орден занялся торговлей.
Внутренняя административная система орденского государства была построена таким образом, что даже по мере развития и разрастания этого государства она успешно справлялась со своими функциями. При этом структура самого ордена, который выполнял официальные административные функции в каждой отдельной административной единице — комтурстве, продолжала развиваться: в течение XIV века шла централизация административной системы, образовывались и укреплялись центральные органы власти и высшие посты. Таким образом, в орденском государстве постепенно формировался центральный управленческий аппарат, характерный для современного государства.
В эту систему была включена и торговля ордена. Необходимо было экспортировать огромное количество зерна — урожай собственных имений и то, что поступило в виде податей, — сбывать янтарь, которым орден распоряжался в силу своих привилегий, и принимать ряд других экономических мер, и, соперничая со своими же городами, орден развернул самостоятельную торговлю. Для этого была создана центральная организация, возглавляемая двумя верховными управляющими в Мариенбурге и Кенигсберге. В отличие от остальной части государственной структуры, эта торговая администрация вовсе не способствовала поддержанию идей государства, а напротив, делала орден слишком «приземленным». Об этом свидетельствуют не только возникающие в результате конкуренции конфликты с городами, но и подделка документов о папских привилегиях: орден сам себе давал право вести торговлю, ссужать деньги и брать проценты. Но и в землях ордена материальное процветание грозило отходом от изначального замысла государства и утратой тех идеалов, на верность которым присягали все братья. Как и во всех орденах Западной Европы, внутренний упадок Немецкого ордена начался в тот самый момент, когда он достиг своего максимального расцвета. Но падение Немецкого ордена грозило к тому же и падением его государства.
Эта связь ордена с новой западноевропейской империей — империей денег, позволявшая развивать аграрную сферу, за счет которой существовали, особенно в эпоху колонизации, вплоть до середины XIV века, орденские земли, означала уход от истоков. Однако она же давала ордену возможность шагать в ногу со временем, проявлять определенную гибкость, по крайней мере, в социальном и экономическом отношении, чего не хватало, например, цистерцианцам. Дух этой новой империи действительно глубоко проник в сущность ордена, затронув его военную стратегию и завоевательскую политику, а ведь именно в этом наиболее ярко выражался изначальный дух рыцарского братства. Некогда и военная стратегия, и сами завоевания служили идее ордена. Так были покорены язычники и распространена христианская вера. Война была особой миссией, а завоеванные языческие земли включались в христианскую правовую систему. Однако и ведение войны, и жажда завоеваний воплощали в себе волю к власти, которая вытекала из мужской природы рыцарства. В любом случае, и ведение войны, и завоевания в равной степени, шла ли речь о службе или о власти, требовали от братьев полной личной отдачи, их жертвы, их крови. Однако вне ордена о такой жертвенности речи не шло. Большим подспорьем была военная служба населения, однако военнообязанными были лишь те, кто жил согласно германскому праву. Другую большую группу в войске братьев составляли крестоносцы, воевавшие за веру, и рыцари, сражавшиеся ради славы. Все они несли военную службу согласно внутренним законам орденского государства. Став империей денег, орден стал платить за военную помощь, вербуя наемников. Впервые ему пришлось так поступить в 1331 году: тогда орден просто не смог выставить крестоносцев против христианской Польши. Аналогичная история повторилась уже после смерти магистра Винриха. Хотя подготовлена эта ситуация была как раз теми тремя блестящими десятилетиями его правления. Казалось бы, орден следовал своему предназначению, ведя военные действия. Однако, используя наемников, он перестал быть верен себе и отказался от собственной установки: война ради идеи.
Деньги были поставлены и на службу внешней политике. Орден ссужал деньги, беря в залог территории. Он выкупал чужие права, чтобы гарантировать свои собственные. В конце концов, присоединение неязыческих территорий целиком строилось на деньгах: их просто покупали. И хотя формально орден греха не совершал, поскольку не вел завоевательных войн против христианских правителей и стран, но политика экспансии теперь строилась не на войне, а на деньгах, и тем самым орден еще более грешил против закона собственного бытия.
А тем временем начался истинный рост прусского государства, затронувший, главным образом, города, развитие которых продолжалось уже при новых условиях. Торговые связи, в которых главным статьей экспорта было зерно, а главной статьей импорта — ткани, достигали Англии, Испании, Португалии и охватывали всю Прибалтику. Объем торговли непрерывно рос. Данные того времени свидетельствуют о постоянном росте налогов, который сопутствовал мощному росту товарооборота. В Данциге действовало свыше 30 различных мастерских: горожане успешно занимались различными ремеслами.
Но благодаря торговле возникли и новые политические связи. Первыми объединились шесть ганзейских городов — Данциг, Кенигсберг, Торн, Кульм, Эльбинг и Браунсберг. С одной стороны, этот союз представлял интересы всех орденских земель, и сам орден защищал права ганзейских городов, однако, когда это было на руку ордену, он делал вид, что непричастен к их внешней политике. В 1368 году дело дошло до войны Ганзы с датским королем Вальдемаром IV Аттердагом; кроме вендских и нидерландских городов, в этой борьбе участвовали и прусские города, принадлежащие к союзу, орден же при этом сохранял нейтралитет. При всей четкости внутреннего построения орденского государства, политические отношения между орденом и населением его земель, между сувереном и сословиями, были недостаточно отрегулированы, они просто сосуществовали в едином географическом пространстве благодаря совместному росту и процветанию. Победа Ганзы, зафиксированная Штральзундским миром 1370 года, была также и успехом Пруссии. Она вступила на свой собственный путь к политической власти, проложенный благодаря торговле. С тех пор как братья из Любека и Бремена основали в Иерусалиме немецкий госпиталь, с тех пор, как Любек стал свободным имперским городом и начал завоевание Пруссии, связь между орденом и его нижнесаксонским государством не потеряла своей важности. Однако теперь прусское государство занимали уже экономические и политические отношения в масштабах всей Прибалтики, о чем свидетельствовала победа над Данией. Пруссия стала одной из величайших прибалтийских держав, но не потому, что сама выбрала этот путь: такова была воля ее больших городов. А их внешняя политика была бы невозможна, если бы не сохранились основы орденского государства, поэтому то, что Пруссия стала влиять на торговлю в Прибалтике, является одной из побед правления Винриха фон Книпроде.
